Кеша гнал лодку рывками, стараясь держаться левого берега, где течение послабей. И ходко у него получалось. Он даже успокоился ненадолго, пока излучина не стала уводить его в сторону.
Попятился за корму расцвеченный кувшинками плес – начало Медвежьей протоки, когда в изгибах ее родилось тонкое зуденье мотора. Кто-то возвращался с рыбалки, скорее всего из местных. Вот это было б везенье! На моторе домчаться до дебаркадера – пятиминутное дело. Кочелабов даже грести перестал, вглядываясь, как проблескивает за тальниками искрометный бурун.
Описав последнюю дугу, дюралевая «казанка» вырвалась на простор реки, но Кеша так и не крикнул застоявшееся в грули: «Эй, на лодке!» Зажав под мышкой рукоять руля, на корме глотал из бутыли молоко цыгановатый чернобородый дед Гуров.
…Когда учился Кеша не то в пятом, не то в шестом классе, росла в огороде деда Гурова удивительно сладкая морковь коротель. Может, особую сладость придавало ей то, что караулил дед свой огород зорко и грозил всмалить в зад солью любому, кого застанет на грядках. Росло той моркови тьма тьмущая – куда ее столько деду с болезной своей бабкой?..
Однажды в сумерках, пропахших влажной растоптанной ботвой, Кеша с дружком своим Лешкой Дятловым решили облегчить деда от тяжкой работы – вытаскивать морковь. Они успели набрать по здоровому пуку коротели, когда дверь в доме распахнулась и сильнее грома лязгнул затвор берданы. Через корявую изгородь они не перелезли – перелетели, только треснуло, хрястнуло что-то да раскатисто жахнуло сзади. А вдогонку дед еще и по именам их окрестил, да матерков насовал полные пазухи.
Остужая в себе мелкую паскудную дрожь, они разглядывали потом в блеклых отсветах рыбоцеха ссадины и ушибы и решили, что им здорово повезло: не зацепило ни солью, ни, может быть, даже дробью – от такого куркуля всего ожидать можно. Не случайно ходит слух, что служил он у немцев полицаем. Одно скверно – что он их по именам…
Плоскодонная дюралевая «казанка» промчалась с дымком недалеко от Кочелабова. Качнула лодку волна. Развернувшись встречь ее, Кеша яростно гребанул наискось Амура к дальней загогулине мыса, за которой скрывался поселок.
Река упреждающе крутанула дощаник на изломе темнеющей глубины и понесла, но не так, как недавно, баюкая и укачивая, а с хваткой настырностью увлекая его вспять, так что не только пальцами рук, а икрами ног, напрягшейся шеей, каждой мышцей Кеша почувствовал нарастающую силу стремнины.
У самого мыса, когда Кочелабов с потягом заводил весла ослабевщими руками, а близкий берег пятился стороной едва-едва, выскользнула спасительная мысль: вытащить лодку на ближайший приплесок, подальше от уреза воды и бегом…
Он так и сделал. До последнего изгиба тропы, с которого открывался весь поселок, Кочелабов верил, что торопится не напрасно.