Идентичность. Леонид Подольский

в тупик докторской. Ее, быть может, как-то можно было перекроить, что-то переделать, какие-то фрагменты использовать, но отъезд Минскера поставил жирный крест. Кто возьмется после шефа-эмигранта? Самое имя его произносить было нежелательно.

      Правда, кое-что, и даже многое, Леонид потом использовал. Но – потом… Очень скоро все забылось… Стало не до Минскера… Но это уже при Горбачеве…

      Одно счастье: в восемьдесят третьем Леонид стал старшим. Иначе бы совсем караул. Но и тут все не как у людей…

      46

      Восьмидесятые начались за несколько дней до нового, тысяча девятьсот восьмидесятого года – Афганистаном. Очередная война. Или, как сообщалось официально, «ввод ограниченного контингента». Но это оказалась совсем не такая военная операция, как в Берлине в тысяча девятьсот пятьдесят третьем²³⁹, как в Венгрии и Чехословакии, в Тбилиси и в Новочеркасске, когда подавляли безоружных. Здесь – настоящая война. По неведению и некомпетентности, от самоуверенности силы («танков много, ума не надо», как сказал кто-то в Институте), разворошили исламский муравейник. И началось… Тревогой повеяло в воздухе. Афганистан, Ангола²⁴⁰, Эфиопия²⁴¹, Никарагуа²⁴²…

      …Росли очереди… За колбасой и туалетной бумагой, за обувью и одеждой. Полки магазинов стремительно пустели. Леонид на всю жизнь запомнил, как он был горд, когда по великому блату через замдиректора достал в «Белграде» австрийские туфли для Валечки. На обратном пути они едва вырвались из магазина, такая там собралась толпища.

      …Заканчивался детант. Холодная война достигла своего апогея. Бойкот олимпиады, смерть Высоцкого.

      Восемьдесят второй, переломный. Он начался с таинственного самоубийства Цвигуна²⁴³ и первых из больших похорон. О смерти Суслова вскоре забыли, но равновесие оказалось нарушено безвозвратно. Пожалуй, именно малозаметный, скромный, скучный Суслов олицетворял эпоху – послесталинскую, застойную – никак не меньше, чем Брежнев. Серый кардинал, марксист-ортодокс, верный сталинец, человек в футляре, похожий на живые мощи, которого Сталин незадолго до смерти приблизил к себе и, по смутным слухам, намечал в наследники; человек, произносивший политическую эпитафию Хрущеву и его сумбурным реформам, руководивший депортацией карачаевцев²⁴⁴ и которому, по слухам – еще папа рассказывал Лёне – предназначено было отвечать за депортацию евреев; это Суслов, а не Жданов, придумал «безродных космополитов». Главный цензор, идеолог, глава агитпропа и самый авторитетный член Политбюро, Суслов служил стержнем, на котором покоилась выстроенная Брежневым система власти. Он умер, когда сам Брежнев и вся его днепропетровская мафия оказались слишком стары и немощны, чтобы отстроить систему заново или хотя бы удержать власть. Леонид Брежнев был еще физически жив, о нем и о его эпохе еще рассказывали анекдоты, Леонид их помнит до сих пор: «При Брежневе, как в самолете. Тошнит, а выйти