Идентичность. Леонид Подольский

и помолиться», как говорит сама, а заодно повидаться с детьми, внуками и полюбоваться правнуками, которых совсем не понимает. Леонида всегда удивляло: вроде была атеистка и образованная, никогда раньше не говорила о Боге, а вышла на пенсию, стала ходить в церковь. Особенно после того, как умер тесть. Откуда у русских такая тяга к православию? У самого Леонида к религии был чисто этнографический, исторический интерес, такой же, как к археологии, палеоботанике или к теории происхождения Вселенной, так что он очень оказался удивлен, когда узнал, что Валечку в детстве крестили.

      В первые годы Леонид довольно пристально присматривался к Марии Николаевне и к тестю, Юрию Владимировичу – не от них ли услышала Валечка в детстве про плохих «юреев». Но нет, никаких признаков антисемитизма Леонид не обнаружил, скорее наоборот, юдофилии, да может быть, легкое любопытство. Он вообще замечал: чем более либеральных взглядов придерживаются русские, чем более критичны к собственной истории, тем лучше относятся к евреям. Но эти-то вроде были государственники и патриоты. Мария Николаевна сама рассказывала, что очень тяжело переживала разоблачение культа личности Сталина – так тяжело, что буквально на всех людей стала смотреть другими глазами. И не только на людей, и в советской политике, и в прошлом с тех пор она начала сомневаться, очень медленно распутывая клубок прежних своих убеждений. Но это она говорила так, ей действительно казалось, что она стала другой, на самом же деле она так и осталась слегка наивной, восторженной и доверчивой.

      Тем летом Мария Николаевна подружилась с соседкой, Софьей Исааковной, шумной идишкой²⁶³ с Украины, бабушкой вездесущего мальчика Алика – от нее она и принесла весть.

      – Слышали новость? – почти с порога закричала Мария Николаевна, обращаясь преимущественно к Леониду, – в доме у мальчика Алика ваши евреи организовали ульпан. То-то я смотрю: много людей туда ходит от станции. Лёня, не хочешь зайти посмотреть? – о наивная, наив-нейшая Мария Николаевна, не знала, не догадывалась, что изучать иврит нельзя, и еврейскую историю тоже, еще больше нельзя, чем веровать в русского Бога.

      «Ульпан» – слово было новое, неизвестное, Лёня не сразу понял, о чем речь.

      – Изучают иврит, еврейскую историю, готовятся к отъезду в Израиль, – как заправская сионистка стала пояснять теща, просвещенная бабушкой Алика. – Говорит, среди них много отказников.

      По этому случаю и всплыла история то ли про крещенного, то ли полного безбожника еврея Илью, художника и эрудита, соперника Николая Алексеевича, то есть начмата, как с детства привык называть его Лёнечка, – этот Илья первым предложил руку и сердце Валечкиной бабушке, сироте, дочери белого офицера, но чуть ли не через день страшно погиб. Ввязался в драку с уголовниками – его избили и столкнули под трамвай. «Так что я могла быть наполовину еврейкой, – легкомысленно сообщила Мария Николаевна, – это с тех пор за нами ходит».

      52

      Именно тогда Леонид и познакомился