тест купила, и опаньки – две полоски сияют жирным по белому. Насть, как мне стало плохо, ты не представляешь. Страх какой-то невероятный. Не то чтоб аборт боялась делать, хотя всю тяжесть и грех понимала, но не страх перед абортом был самый сильный. Больше всего боялась Сашке сказать, потому что больше всего боялась услышать: рожай. То есть настолько боялась, что замолчала и ходила, как в ступоре, хорошо хоть можно было ссылаться на недосып и усталость. Думала только об этом, и мысли не давали смирения, а уводили в совсем уж какой-то глубинный ужас. Но оставшаяся рациональная часть мышления поднимала во мне чувственность – понимаешь, о чём я? Такой усердной женой я не была со времён наших первых лет жизни, и хорошо, что Сашка этим пользовался в своё удовольствие, потому что мы в конце концов, наверное, что-то там повредили. Однажды ночью чувствую – живот тянет, пошла в ванную, и прорвало. Срок-то на самом деле небольшой был, это я страху пережила на годы вперёд. Сижу, кровь с ванны смываю, а сама не то рыдаю, не то задыхаюсь, и всё это зажав полотенце в зубах, естественно, чтоб от моего воя не дай бог никто не проснулся. Оклемалась кое-как, выпила своего успокоительного, пошла, легла, кажется, заснула. Мне вообще очень редко сны снятся, тем более такие красивые, как тебе, и не припомню, чтобы снилось что-то, что потом сбывалось, даже в иносказательных образах. Но в ту ночь, уже перед самым утром, даже не сон, а как образ в голове – «это была девочка». И резко, как холодным лезвием (той самой катаны?), – острая жалость, и возникло и никуда не делось ощущение убийства. Я ведь знаешь как о девчонке мечтала, но недолго, потому что Саша хотел парня, и мне ничего другого не осталось, как хотеть вместе с ним. Ну вот Вовка и родился. А как ты думаешь, Настя, это убийство? Я надеюсь, что всё же нет, но забыть об этом не могу.
Но не хотелось бы о совсем грустном, потому что, честно говоря, я больше думаю сейчас о том, что завтра Андреич направит заявку в отдел снабжения и в январе я уже смогу начать свою игру. Я так и не определилась для себя – почему вдруг это стало мне так интересно и как оно связано с обрывом и туманом, и уж тем более – насколько это интересно для тебя. Я буду тебе писать. И письма Сашке не покажу, не бойся, ведь мы тут разоткровенничались о совсем уж личном. Мне просто с планшета это делать не очень удобно, а с нормальной клавиатуры видишь, как размахнулась».
За окном горела оранжевая цепочка фонарей вдоль проспекта, а в небе уже была кромешная темень. Саня позвонила домой, трубку взял муж. «Встретишь?» – спросила она. Саша сказал ей, что они с Вовкой приготовили ужин, что оставляет мальца заваривать чай и накрывать на стол, и чтоб Саня не шла к остановке одна, дождалась его. Саня промокнула слёзы под очками, поняла, что нет смысла пробегаться глазами по тексту – слишком много написано и наверняка какой-нибудь ерунды спьяну, но Настя поймёт. Кажется, у нее есть с кем поговорить о совсем-совсем бабском и личном. Она помедлила
