– А ты, девочка, собственно, чтой-то интересуешься Машей. Столько лет прошло.
Неожиданно прорезавшийся деревенский говор прозвучал настолько нелепо, что я не сразу вникла в суть вопроса. Время все же не настолько властно над нами, как подчас кажется.
– Понимаете, Мария – моя приемная мать. Она погибла десять лет назад. А я сейчас ищу информацию о том, как и почему меня усыновили.
– Ишь ты, а что это тебя усыновили, своих детей не было?
– Нет.
– А у меня двое. Дочка и сын. Взрослые уже, того гляди бабушкой сделают.
Я поняла, что она наслаждается торжеством победы. Она взяла верх над соперницей. Пережила ее на целых десять лет. Сумела выносить и родить собственное потомство, плоть от плоти своей. А еще я подумала, что Лида всю жизнь любила одного-единственного мужчину – Васеньку. Она так и не смогла смириться с его изменой, с его гибелью. И многолетнее уговаривание себя, что жизнь прекрасна и без него, превратило ее в ту самую ограниченную вредную бабу, завистливую к чужому счастью и непримиримо враждебную к красивым женщинам.
На прощанье я получила номер телефона бывшей начальницы мамы с заверением:
– Кажется, на похороны этой мумии еще не звали.
Что ж, из клубочка показалась тонкая ниточка. Если потянуть, клубочек будет разматываться? Или сплетется в гордиев узел?
10. Неудачный визит
В списке моих дел следующим пунктом значился визит к Павлу Васильевичу Одоевскому.
Павел Васильевич был одним из лучших друзей отца. Еще в юности они познакомились в стройотряде и продолжали общаться, несмотря ни на что. В пору моего детства Одоевский был обязательным гостем семейных праздников, дней рождений и прочих домашних вечеринок. И всегда дарил мне и братьям чересчур дорогие подарки, отговариваясь от смущенных укоров мамы отсутствием собственных отпрысков. Отпрысков у него в действительности было аж трое, но я узнала об этом много позже, когда поселилась в его доме.
Нелепые отношения, которые связали нас на несколько коротких месяцев, были полны мучительных для нас обоих противоречий. И однажды Павел Васильевич поставил решительную точку во всех наших спорах и разладах. Однако именно ему я обязана свободой в выражении сексуальных эмоций. Одоевский был известным в узких кругах содержателем салона, в котором юные и не очень нимфы одаривали своей благосклонностью состоятельных мужчин. Я не была одной из этих нимф, но могла свободно наблюдать за всем, что происходило в изысканных комнатах снятого Одоевским особняка.
Одно время я чувствовала себя униженной из-за жесткого запрета принимать участие в веселых