Следователь проглядел мой формуляр.
– А ну-ка докажи, что ты электрик! Исправь мой телефон.
Я проверил аппарат.
– Нужен нож.
Петухов полез в стол и безбоязненно подал финку. Лезвие было
коротковато, но я приладился.
– Знаешь, сколько по Колыме числится беглецов? – поглядывая
за мной, сказал он. – Двадцать пять тысяч! Но чтобы кто выбрал-
ся на материк – тебя первого встречаю! Большинство погибает
в тайге или их выдают местные. Мы за это даём неплохое воз-
награждение. Остальные отсиживаются в землянках, а продукты
добывают грабежом. Обычно колымские бегут по весне, а к зиме
идут сдаваться.
Когда телефон заработал, Петухов налил мне полкружки спирта.
– Вот и закуска, – подал он отменные домашние пирожки с ли-
вером.
Я быстро опьянел.
Так что когда мой конвоир привёл меня в тюрьму, ему попало за
отсутствие нужной бдительности. Однако никто не мог понять, где
я напился. Вроде бы всё время был на глазах.
Ночевать пришлось в карцере.
Там на цементном полу лежал уголовник, которого обвиняли в
убийстве конвоиров. Он это отрицал, и семнадцатый день держал
голодовку.
Я догадливо устроился спать так, чтобы дышать в сторону от него.
Мало ли как на голодного, отчаявшегося зека мог подействовать
могучий запах спирта и пирожков с ливером и луком.
«ДОЛОЙ РАБСТВО В СССР!»
Через месяц следствие закончилось и меня повели в суд. Там за
побег мне от души пришлёпали три года с отбыванием срока на
центральном ШИЗО 56-14.
Это было в конце сентября одна тысяча девятьсот сорокового…
Мы проехали от Магадана пятьдесят шесть километров, а осталь-
ные четырнадцать шли пешком.
Уже держался небольшой мороз и срывался сухой, игольчатый
снег. Я достаточно насиделся в тесных камерах следственной тюрь-
мы, так что шагал охотно. Правда, на ногах были всего-навсего вой-
лочные тапочки, и я изрядно замёрз.
Конвой то и дело покрикивал, чтобы мы выдерживали строй,
но из-за бездорожья ничего не получалось: кругом ямы да кочки.
В конце концов солдаты примирились и лишь требовали, чтобы мы
шли кучно.
Стемнело, и мысли о побеге снова стали меня волновать.
Возможность рискнуть была, но я после долгого перехода с не-
привычки ослаб. К тому же, когда на пути встретился ручей, я со-
рвался с бревна. Воды оказалось по пояс. Надо мной прокатился
громкий смех. Хохотали и конвоиры, и мои товарищи.
Я не обиделся. Их можно понять.
Вскоре мы были на месте: я увидел над воротами знакомый ко-
лымский лозунг: «Труд в СССР дело чести, дело доблести и герой-
ства!»
Это оказался лагерь строгого режима. Сверху над высоким забо-
ром на обе стороны наклонились ряды колючей проволоки.