– Господи, ну пойди поиграй, – отмахнулась от малыша Ирина.
Мальчик широко распахнул круглые карие глаза и уставился на мать со смесью страха и восторга. Она обожала сына, готова была всю ночь укачивать его, когда он не спал и до утра читать ему сказки про Изумрудный город, когда он болел или хандрил. Но Ирине было всего двадцать четыре, жизнь била ключом, и на работе, куда она устроилась три недели назад, уже завязывался роман с «может, не блестящим, но перспективным мужчиной, который, кстати, любит детей». И обо всем этом надо было непременно поведать лучшей подруге Алине, охочей до сплетен. А сын вертелся рядом и хоть мало понимал, но все слышал, и если бы он вдруг сболтнул фразу (практически любую) из их беседы при бабушке…
Ох, такое пару раз случалось, и ей уже хватило воспитательных бесед. Так что разумнее было держать малыша на некотором расстоянии.
Но Тихон никак не желал отходить ни на шаг. При этом он ел эскимо, которое таяло и капало – когда очередная капля попала Ирине на цветастую юбку, из ее голоса исчезла вся мягкость.
– А ну-ка отойди и перестань мешать нам с тетей Алиной! – гаркнула она, отцепляя детские пальчики от своего наряда.
Малыш сморщился, собираясь заплакать, но Ирина неумолимо подтолкнула его в сторону песочницы:
– Да иди ты уже к ДРУЗЬЯМ!
Под определение «друзей» Тихона, по мнению матери, попадали все дети от одного до шести-семи лет. С каждым из них мальчик обязан был подружиться в течение нескольких секунд – это же так просто: подошел, заговорил, показал, какие куличики умеешь лепить из песка – и ты душа компании.
Легкая на подъем Ирина до сих пор не желала признавать, что сыну трудно общаться со сверстниками, хотя это стало одной из причин, по которой ей пришлось забрать его из садика. «Он ни с кем не заговаривает, а когда обращаются к нему, отвечает односложно. Если его обижают, прячется в углу и считает до тринадцати, – тревожно сообщила Ирине воспитатель и шепотом добавила: – Вам не кажется, что это… странно?».
При слове «друзья» Тихон разревелся, да так жалобно и горько, что даже Алина предложила подруге:
– Оставь ребенка в покое, зато пусть будет под твоим присмотром.
– Я отсюда все отлично вижу, а ему надо учиться ладить с другими детьми, – отрезала Ирина.
Тихон не перестал всхлипывать, и она, закатив глаза, начала монотонно приговаривать: «Один. Два. Три. Четы-ыре…».
Гнев обычно утихал на счет «тринадцать». Умные книжки по психологии, прочитанные ею в кратком содержании, но с большой гордостью, учили Ирину считать до десяти, прежде чем срываться, но вот десяти всегда оказывалось мало. Иногда, правда, добравшись до тринадцати, Ирина не успокаивалась, а раздражалась еще больше и могла шлепнуть Тихона по попе. Зная об этом, ее сын чутко следил за ее настроением.
В этот раз, уяснив себе, что на сей раз мама разозлилась не на шутку, мальчик еще раз бросил на нее тоскливый взгляд и покорно шагнул к песочнице, к враждебному миру.
Песку, видимо, полагалось быть желтым, особенно в восприятии ребенка (известно же, что дети видят и рисуют мир более ярким, чем он есть), но Тихон на его счет не обманывался: песок был грязно-серым, как пепел, противнее не бывает. Это делало участь Тихона еще более печальной.
– Привет, – пропищал он.
Возившиеся в песочнице малыши не обращали на него никакого внимания – как раз в этот момент они начали спорить о форме «куличиков», и это было, конечно, куда интереснее, чем знакомиться с каким-то маменькиным сынком. У которого к тому же нет с собой игрушек.
– Мальчик, ты кто? – наконец заметив его, важно спросила малышка лет пяти с двумя косичками, одетая в жизнерадостно-желтый сарафан. Тихон улыбнулся ей.
– Меня зо… – начал он, но внезапно получил удар детской лопаткой.
Спор игравших позади ребят достиг апогея, один из них собрался решить вопрос силой и, размахиваясь, случайно попал в Тихона. Это было бы не трагично, если бы Тихон, попятившись от неожиданности, не споткнулся обо что-то и не растянулся на земле. А вот это уже было больно и очень обидно. Кроме того, недоеденное мороженое каким-то образом размазалось по штанам мальчика.
Как он ни старался сдержаться, слезы все равно навернулись на глаза. Что хуже всего, и девочка, и остальные дети стали смеяться, а один сказал: «Ну и нечего было соваться в НАШУ песочницу». Тихон был полностью с ним согласен, и осознание этого почему-то заставило его зарыдать еще громче.
– Да сколько можно-то! – наконец спохватившись, подскочила к сыну Ирина.
Вместо того чтобы пожалеть и приласкать, она прямо при всех стала отчитывать и без того чувствовавшего себя опозоренным ребенка:
– Почему