Агриппа осторожно отхлебнула из стакана лечебный чай и посмотрела мне в глаза. Желает услышать красивый и положительный ответ. Не верит в волшебные свойства лекарств, но любит слушать волшебные обещания врачей… И ещё, любит «ёрничать» на данную тему.
– Сегодня, тётя Агриппа, будете спать без сновидений и страхов. Милку завтра утром можете подоить, а с тяжестями придётся недельку подождать. Через месяц у вас должны исчезнуть бляшки, сухие мозоли и седые волосы. Через шесть недель рассосутся наросты на ногах. Сердце и сосуды требуют длительного лечения, но и они больше беспокоить не будут.
– Вона, как! Твоими бы устами, доченька, мёд пить! Пей-ка лучше чаёк. Он уже остывает. И вареньице попробуй.
– Я за вами прослежу, тётя Агриппа. Если будете соблюдать режим, то через два месяца станете здоровой.
– Может быть, и Ваське эту сказку ты сегодня рассказывала?
– Нет, тётя Агриппа, ещё не рассказывала. Но нервный тик у него уже не наблюдается. И тяги к питию алкогольных напитков у него и Петра Ивановича с сегодняшнего дня больше нет. Настойку, которую вы приготовили для Василия, я разбавлю лекарством. Он её должен принимать в течение месяца, по пятьдесят граммов, перед сном.
– И падучей у него, естественно, не будет!
– Не будет, тётя Агриппа.
В домике постепенно разлился лёгкий запах мяты, содержащийся в настойке, и повисло ощущение таинственности от моего монолога.
Стаканы быстро опустели. Чай со сливовым вареньем, немного приторным от избытка сахара, утолил жажду и расположил к совершенно ненужной откровенности.
Я тихо «баила байки», а «Агриппа-неверующая», тихонько покачиваясь из стороны в сторону, воспринимала их с уважением и некоторым состраданием ко мне. И ничему не верила. Похоже, в мозгу этой умницы зародилось сомнение о моей психической полноценности. Придётся делать лёгкую деактивацию и убирать из её памяти лишнее. А то, ведь, за сумасшедшую колдунью примет.
Тётя Агриппа выскребла ложечкой из блюдца остатки варенья и налила в стакан немного чаю из заварника.
– Вот беда-то с этой войной! – сказала Агриппа, покачивая головой и глядя мимо меня. – Что с людьми делает. Василий-то, после контузии, какой стал!? Я его помню сызмальства. Шустрый был парень. В мореходном училище в Ленинграде учился. Потом на финский фронт попал. А оттуда домой приехал. Жена у него была. Сбежала, когда узнала о падучей. А дома – мать умерла. Тоже, наверное, подействовало. Сомневаюсь я, Наташенька,