Или вот такой, совсем уже невинный его вопрос:
– Как сынок? Учится?
И в нем тоже мне почудилась некая угроза: «Смотрите! Нам ведь стоит только пальцем пошевелить, и сынок ваш пулей вылетит из института, загремит в армию».
И тут он плавно перешел к другой теме, которая, как я сразу угадал, была для него главной. Заговорил о моих отношениях с Войновичем и Корниловым.
Оказывать на них благотворное влияние он мне не предлагал, а просто пытался вытянуть из меня какую-то информацию об их планах и намерениях. Я отвечал, что ничего про это сказать не могу, – не знаю.
Вопросы, которые он задавал, напоминали детскую игру: «Теплее, теплее… Тепло… Совсем тепло…». И вот, наконец, – «Горячо!»:
– Уезжать не собираются?
Я, хоть и не был на это уполномочен, твердо ответил:
– Нет!
И сразу почувствовал, что этот ответ искренне его огорчил. Это, пожалуй, был единственный момент, когда он, – как бы это сказать, – обнажился. Не смог сдержать истинных своих чувств.
Видимо, ему (лучше сказать, – ИМ) хотелось бы услышать, что да, хотят! Что только ради того, чтобы уехать и затеяли всё это свое «диссидентство».
Тот же вопрос он задал мне и про Галича. Но тут я ответил не так определенно, дав понять, что с Галичем я не так близок, как с Войновичем и Корниловым, и про его отношение к варианту отъезда твердо сказать ничего не могу.
Заговорив о Галиче, он несколько раз упомянул Сашину жену Ангелину, которую называл, – как мы все между собой ее звали, – Нюшей.
«Какая, к чёрту, она ему Нюша!» – раздраженно подумал я. И тут же вспомнил постоянное наставление одного нашего приятеля. «Запомните! – не уставал он повторять. – Всё, что ИМ про вас известно, ОНИ знают только из ваших телефонных разговоров!» И назидательно при этом добавлял, что телефон существует не для того, чтобы разговаривать, а чтобы сговариваться. То есть договариваться о времени месте встречи…
Тема моих отношений с моими друзьями-диссидентами вскоре тоже была исчерпана, и я было решил, что на том наша беседа и кончится. Но тут вдруг он задал мне еще один вопрос, обозначивший начало нового витка этой двухчасовой беседы.
– Я хотел бы, – сказал он, – узнать ваше мнение о «Континенте». Не о направлении этого журнала, – с направлением его нам всё ясно, – а о художественном, литературном уровне