– Я бы с радостью, Вера. Не берут.
– Ты на себя в зеркало погляди. Кто ж такого возьмет. Не пей хотя бы недельку, побрейся, а потом уж и пробуй.
– Ты же знаешь, неделю я не выдержу.
– А я, сколько еще выдержу, Петя? Не железная ведь. Пожалел бы жену, пьянь фиолетовая.
– Ладно тебе, Вера. Завяжу, обязательно завяжу.
– Когда?
– Морально настроюсь…
– Ты уже год настраиваешься. Такая работа была хорошая, так нет же, ты у нас принципиальный.
– Вера, не надо.
– А что надо? Кто тебя просил директору перечить? Промолчал бы…
– Промолчал? Когда таких людей увольняют, молчать? Смириться с клеветой в их адрес? Да кто же я после этого был бы?
– Вот именно, Петя, кто ты сейчас?
Петр Вениаминович не нашелся, что ответить и, махнув рукой, ушел в комнату.
Утром вернулся со смены сын.
– Мам, пап, я дома.
– А что сынок не в институте? – озабоченно спросила мать.
– Первых пар нет. К третьей пойду.
– Ты завтракал сынок?
– Да, в клубе, как обычно накормили с утра.
– Может чайку, или молока? Я молочка вчера купила.
– Нет, мам, спасибо. Прилягу на часок, разбудишь?
– Хорошо.
Из комнаты показался опухший отец.
– Привет студенту прохладной жизни.
– Привет, пап.
– О, господи, – простонала мать. – На кого похож.
– На кого? – удивился отец.
– Папа, ты у нас возвращаешься к предкам. «Кроманьонец-naturalis», – смеясь, сказал Виктор.
– Ну, спасибо, сынок, уважил.
– Нет, правда, пап, заканчивал бы ты с алкоголем. Ты же ученый человек.
– Вся его ученость затонула, как древний галион в море спирта.
– И откуда это у простой российской уборщицы такие познания в области парусного флота?
– Не дурней некоторых, – с многозначительным видом ответила Вера Сергеевна.
Петр Вениаминович умылся, привел себя в относительный порядок и подкрался к жене. Она возилась по хозяйству, на кухне.
– Милая моя, Верочка. Ясноокий ангел мой, – начал он.
– О, – рассмеялась жена. – Не иначе понадобилось что.
– Разве я не могу просто сделать приятно любимой женщине. Сразу возникают какие-то подозрения.
– Петь, ты меня так со свадьбы не называл.
– Не может быть. Сколько упущено. Но я наверстаю, ей богу. Каждое утро теперь ты будешь слышать о себе величайшую правду, которая так несправедливо умалчивалась все это время.
– Что с тобой? Заговорил, прям как поэт.
– Милая, я всегда был в глубине души поэтом. Это, словно родничок пробивалось изнутри и, наконец, пробилось. Я вознесу тебя на высоты Парнаса, напою светлой