– Ну, типа, умение просто хотя бы разговаривать, обнимать никого никто не заставляет, близким, мм, называть тоже, – слегка заминаясь на некоторых поворотах и снова нервно поглядывая на своих Друзей, проговорил Макар, – Ну согласись, это же не нормально, когда он рассказывает вообще не заинтересованному человеку, что сразу, кстати, видно, человеку про то, как он сегодня позавтракал.
Почти верно, малыш. Кто-то уже наверняка закрыл книгу, потому что посчитал этот ответ слишком карикатурным; пух прахом, скатертью дорога.
А ты, сука, вчера рассказывал, где из опробованных тобой восьми ларьков лучшая шаверма в центре города. Но это вслух я не сказал – лень и осознание очевидных, но невероятно долгих ответов в стиле «но я по-другому это делал», и так далее. Да и к тому же от ответа меня спас телефон, который, как и у еще двух людей за столом, все это время был в руках – там ведь невероятно важные дела у нас. А пытаться дальше разговаривать – смысл? Не мое дело.
Тут я резко, пошатнувшись от последней, весьма неожиданной мысли, вновь перевел глаза с экрана на продолжавшийся рядом диалог – ушедший, кстати говоря, уже совсем в другое русло, словно бы из него вычеркнули мою реплику, да и ответ на нее, да и то, что было до нее, и того «странного парня» вычеркнули, и угол, за который он свернул, и все на свете вообще вычеркнули.
Ведь не дай Бог тишина закупорит наши рты мыслями. Возможно, что и вправду вычеркнули, и я все это время просто задумался, отвлекаясь с чтения в телефоне книжки, – что по-своему символично, «Солнца Мёртвых» Шмелёва, – представляя в голове как бы я ответил… будь это Моё Дело. Но это не моё дело. Не. Моё. Дело.
Все эти разговоры, перепалки, попытки споров, выяснений истины – это все не наше дело. Вообще не наше. Чёрт знает, – я опять покосился за спину сидевшего рядом человека, – чьё теперь это дело – говорить, спорить… жить.
Оно перестало быть «нашим», когда мы хоть раз, но сказали дьявольскую, но часто почему-то выдаваемую за христианскую, фразу: «не наше дело». Пока мы шептали эту реплику, плюя на возможность попытки шагнуть в необъятное «куда-то» – в необъятное кратковременное, минутное будущее спора, диалога, мысли, жизни. Или, того хуже, говоря эту же или любой из сотен синонимичных этой фразе вариантов, отворачиваясь от того как кто-то кого-то щемит, как кто-то, по кому видно что не мошенник, молит о милостыни, и тому подобное прочее.
Тошно, аморально описывая такие ситуации, говорить «тому подобное прочее», но, увы. Жить с тошнотой я вполне себе привык – как минимум те некоторые часы, которые вынужден проводить с осколками людей. Потом, когда я от них отстраняюсь и вновь выхожу в просторный, счастливый, многообещающий и, несмотря на крики цивилизованных индейцев, свободный и добрый мир, за пределы тридцати трёх стен помещения вуза, я улыбаюсь небу, вынужденному сиять, или, в случае Питера, хмуриться, нашему веку-кукле.
Я