Я невольно рассмеялся, представив, как на лестничной площадке встречаются пьяный стихотворец Альберт Н. и некий Сережа Бутман.
– Алик, в моем родном Пинском районе есть деревня Ласицк. Добрая половина этой деревни рождается и умирает с фамилией Шендер.
– Арамейцы! – Пьяно махнул рукой стихотворец Альберт Н. Я давно уже знал: «арамейцами» Альберт Н. называет евреев.
– А еще, Алик, есть у нас деревня Молодельчицы, в ней тихо и мирно проживают белорусы, коим от рождения носить фамилию Зельман. И вообще, в мой Пинск съехались люди со всего Западного Полесья – бежали от «счастливой колхозной жизни». Привезли они с собой, разумеется, и свои фамилии: Мендель, Дырман, Бесман, Шуман, Шлома, Фицнер, Габер, Кондер, Шкиль, Шкут, Гмир, Квир… А есть и Глинские, никакого отношения к княжескому роду царицы Елены Глинской* не имеющие.
– Какие вы белорусы?! – Вылупил пьяные глаза стихотворец Альберт Н. – Жиды! Все жиды! И ты – жид!..
– Алик, – не выдержал я, – и у тебя имя-то не совсем великоросское.
– Что-о?! Да мой дед по батюшке белогвардейский полковник, полный Георгиевкий кавалер!!
– В таком случае, Алик, мой дедушка – персидский шах. А ты – полный дурак!
Я встал из-за стола и, от греха подальше, ушел из буфета.
Дуроватую натуру московского стихотворца Альберта Н. я понял сразу же, впервые увидев его в этой самой пивнухе лет пять назад. Неоднажды его, еще довольно красивые по-трезвяку синие глаза оттеняли лилово-фиолетовые фингалы. Да и будучи трезвым, правда, таким я видал его не часто, стихотворец Альберт Н., как и большинство москвичей, льстиво-обходительный, вежливый…
Все случившееся в тот вечер можно списать на пьянку, свести к шутке, но… Тут не просто драма, тут самая настоящая пропасть, и в ней так просто пропбсть. И дело вовсе не во мне. А может, как раз и во мне. Ведь не стал же я защищать своего «брата» Евгения, а хлопнул дверью и ушел, сконфуженный и злой, по дороге думая не столько о случившемся только что со мной, сколько о том, как хорошо, что мои предки не из Ласицка, и тем паче – не из Молодельчиц…
*Вторая жена Василия III
2000
Сохраним память
Переделкино. Лето 1998 года. Дачный поселок писателей. Приехал к приятелю, отдыхающему здесь в Доме творчества, идем в магазин купить водки и что-нибудь закусить. На главной магистрали поселка писателей, улице Серафимовича, тихо, пустынно. Улица довольно широкая, положен асфальт, так что просторно и удобно идти. По обе стороны – высокие, под самое небо, отливающие вековой синью могучие ели; внизу заборы, крашенные, как правило, в такой же успокаивающий иссиня-зеленый цвет. Словом, дачная идиллия.
На заборе, то тут, то там – что-то вроде листовок. Подходим, читаем. Так и есть – воззвание к дачникам, к отдыхающим туристам, экскурсантам. Приезжают сюда на экскурсию, как правило, в Дом-музей Бориса Пастернака.