– Кого вы имеете в виду – женщин или мужчин?
– Мужчин, конечно же, мужчин, Боже праведный – каких женщин! Он отбросался спиной назад, глаза его были всё ещё закрыты. – Мне было так стыдно. Мне и сегодня всё ещё стыдно. А мужчина, который взял меня с собой, был другом отца, я верил ему, но, оглядываясь назад, я вспоминаю, что он нечто подобное говорил, делал всякие там намёки.
– Вы были мальчиком.
– Мне было семнадцать. И я уже достаточно знал. В школе – всегда об этом что-то говорят. Не буду утверждать, что я был невинным. Он выпрямился. – Но это случилось всего один раз!
– Вы уверены в том, что изображено на этом рисунке?
Корвуд хмыкнул. – Ошибиться невозможно. Я неоднократно проходил через этот проем перед войной, когда после ужина часто навещал один дом. Не мог смотреть на него без содрогания. Он сглотнул. – Я научился не смотреть на него. И рассмеялся.
Мортон ещё побыл какое-то время там, болтая о том, о сём, но, покинув Корвуда, он знал, что чувствует тот себя гораздо хуже, а не лучше. Он захотел с кем-то обсудить это, но Таис была у своего адвоката; с Фрэнком такое лучше не обсуждать. Что бы означало то, что Кэтрин Джонсон нарисовала на своём портрете дверь в место для свиданий мужчин? Может, она знала что-то про Эразма Химпла и тем самым представляла угрозу? Или узнала что-то от своего брата, который затем уехал на Континент с Химплом? И делает ли это Химпла тем человеком, который, как она боялась, может причинить ей зло?
Он вошёл в Кафе Роял со стороны Регент Стрит и проследовал в Зал Домино. Он надеялся встретить там Фрэнка Харриса, но было ещё слишком рано. Не оказалось там и Огастеса Джона; к тому времени он, должно быть, был уже на пути в Ливерпуль. Он сел, не снимая пальто и шляпу, выпил кофе с молоком и попытался всё обдумать. Получалось как белка в колесе – крутилось одно и то же, слишком много предположений и слишком мало фактов.
Сразу после шести, в его поле зрения шаркающей походкой прошла одна фигура сомнительной репутации.
– Крослэнд!
– Крослэнд ещё не было пятидесяти, но выглядел он старше, неряшливые волосы окружали морщинистое лицо с мешками под глазами. На нём было неподходящее длинное широкое пальто, как мантия фокусника, с карманами снаружи и внутри. Из них торчали листки бумаги. На голове у него было то, что когда-то называлось шёлковым цилиндром. По его жилету, не гармонировавшему ни с чем, на нём надетом, как капельки свечи прошлась дорожка яичного желтка. Крослэнд считался наёмным журналистом-подёнщиком, искусным полемистом и торговцем информацией; он гордился, что может легко состряпать пышущий огнём памфлет от имени обеих сторон предмета обсуждения.
– Минутка