– Дикая, словно её воспитали индейцы.
– Почему совсем не говорит с нами?
– А она вообще говорить умеет?
Жена графа не поднимала глаз ни на танцующие в нишах фигуры, ни на Спасителя, извивающегося на кресте в муках. Сидела, слушала службу, шептала заготовленные в стихах обращения к Богу, пока все не расходились. Когда гасли свечи, витражи темнели, Исабель понималась с колен и выходила из церкви.
Озираясь, шагала по тропинке вдоль холма к инжирному саду. В его глубине, под чёрными листьями, Исабель дожидался Кабра. Купал лицо женщины в горьком дыхании, за шёлк её платья цеплялись шершавые руки в скабках.
– Гейт заходил к тебе? – был вопрос в тот вечер после долгого поцелуя.
Исабель положила голову на сердце Франсишку.
– Нет, он ездил в Ресифе за доктором. Поселил его в соседней спальне.
– Но ребёнку ещё рано рождаться, правда?
Она отвела глаза.
– Мне страшно. Малыш шевелится постоянно.
Кабра взял её за плечи.
– Послушай, мне должны заплатить в воскресенье.
Исабель посмотрела на него с обидой пойманной в клетку птицы.
– Я пойду.
– Так рано? Я всю неделю ждал…
Исабель вскинула голову, чтобы разглядеть луну сквозь листья. Оперлась на ствол, тяжело задышала. Кабра приблизился к ней, завёл локон за ухо.
– Жду тебя здесь через неделю. Ничего с собой не бери, чтобы Гейт не заподозрил.
– Обещай, что ничего не случится.
– Я обещаю.
Шёлк и мешковина соединились. На нём остался запах французского мыла, на ней – воска и пота. Исабель шла на лай собак и дрожала. Кабра отправился по тропинке в свою мастерскую.
Но неделю спустя Исабель не появилась в обычном месте среди инжиров. В церкви Кабре сказали, что жена графа на воскресную службу не приходила. В понедельник у лавки со специями Франсишку поймал за запястье тощую Римму, служанку Гейта. Та за аметист, украденный с наряда святого Бенито, сказала, что Исабель родила в ночь на среду.
– Кричала, кричала и вдруг прекратила. Мы, внизу, подумали: разрешилась. Но утром в доме не было ни хозяйки, ни доктора, ни младенца. Гейт вернулся к обеду. Когда Доминика сказала ему, что постель хозяйке перестелила и положила в люльку сухой лаванды, тот исходил её плеткой.
– Где Исабель? – прохрипел Кабра.
– Я ничего не знаю. Гейт закрыл на ключ спальню хозяйки, мы туда не заходим. Сам всё время сидит в кабинете.
Римма повесила на локоть корзину, засунула аметист за щёку и засеменила к особняку. Кабра сел на мостовую, положил лоб на колени и завопил как гиббон, у которого застрелили самку.
Вечером его нашли кармелиты, отнесли в монастырь.
– …Сломал ногу? …Что-то с сердцем? – катались их слова по голове