Дерево на твоем окне. Евгений Штиль

«Скорую», дурак, вызвал. Они, конечно, приехали, увезли, но как узнали, что он не свой, да еще без страховки, тут же и сбросили в коридоре. Прикинь, сутки мужик пролежал на полу! И ни одна собака близко не подошла! У нас бы уборщица аспирину дала или врачуган какой поинтересовался, а там хренушки! – Санька яростно потряс перед моим лицом пальцем. – Сам, короче, оклемался и уполз. А потом еще, прикинь, счет прибежал по почте. За скорую и место на полу. Вот такая, ептыть, у них свобода. И у нас такая скоро будет… – Санькины брови вагончиками сердито столкнулись на переносице, снова раскатились в стороны. – Только я, Димон, к этим вещам проще отношусь. Что бизнес, что политика – все по большому счету говно. По мне – так тот строй лучше, где старикам хорошо и яблок дешевых полно. Про это еще Задорнов толковал – и правильно, между прочим! Где деткам дают возможность на великах гонять, и где женщины добрые да отзывчивые. Думаешь, чушь несу?

      – Почему же? Совсем даже не чушь.

      – Вот видишь! А нынешних шмарочек добрыми сложно назвать. Все как одна жилплощадью интересуются. А уж деньги так научились считать, что любое желание пропадает. Подари им букетик, они шубу норковую попросят! Или колье какое… – голос Саньки горестно дрогнул. – Дети-то наши, конечно, привыкнут, а мы уже все – ржавь и лом. Только в переплавку годимся.

      – Брось, – постарался я утешить соседа. – Все, что ни делается, все к лучшему.

      – Но мир-то ведь катится!

      – Это, смотря, чей и куда.

      – Да у всех, Димон, катится! У всех – и в одно и то же отхожее место. Потому как с бабами нынче полный абзац. Причем – как внутренне, так и внешне.

      – То есть?

      – Ты сам приглядись, – что ни грудь, то слезы. Либо, значит, напрочь отсутствует, либо силикон. Ляжек нет, одно желе. А женщина без хороших ляжек – что машина без колес! – Санька по-змеиному зашипел, вдыхая и выдыхая воздух. – С мозгами – еще хуже. Раньше-то, помнишь, наверное, при тоталитарном режиме – на трамваях ездили, книжки читали, на физмат рвались. Да что физмат, – с последней вешалкой можно было про Луну потрендеть, про Шукшина с Гагариным или человека снежного. Сейчас иной коленкор: куда ни плюнь, кругом экономисты с юристами, а кто не юрист, так ножки перед начальством раздвигает. В головенках – циферки, в мечтах – яхты с машинами. И прикинь, все норовят сразу на иномарку скакнуть. Это они, типа, перед мужиками так выдрючиваются: мол, у них права и власть, а у нас шиш с пеплом… – Санька грустновато примолк. То ли вспомнил о чем-то своем, то ли устал от непростой философии.

      Пользуясь нечаянным затишьем, я более внимательно оглядел окрестности. Судя по тому, что канавы со рвами закончились, территорию нового санатория мы успели покинуть. Теперь дорога тянулась по уютной деревенской улочке, и шеренга неработающих фонарей провожала нас безмолвным караулом. Лениво кашляли собаки, и в небесных сгущающихся чернилах все чаще мелькали тени летучих мышей. Некоторые из них умудрялись скользить прямо над нашими головами – то ли играли, то ли приглядывались