Мой Нарцисс попадает во внешнюю беду по какому-то закону, он носит её в себе. Я мог бы хладнокровно предсказать ему судьбу, но, на самом деле, мне не всё равно. Я – не совесть. Я пристрастно отождествляюсь с Нарциссом. Он видит только свою красоту. Он стремится в беду, полагая её своим счастьем. Совесть тоже ни черта не видит без меня. Моё мнение о себе, как о «Гадком Утёнке», было сформировано ей, только учёт мнения Любки позволил изменить ситуацию. Если совесть, такая умная, почему не исправила всё сама? Когда Нарциссу стало лучше, она не пострадала, не понесла никакого урона и продолжала доминировать.
Координаты лишены чего-то, что присуще мне. Они – автоматизмы. Кстати, почему я не Нарцисс? Почему моей ведущей координатой не стал Нарцисс?! Я мог бы выбрать слёзы. Нарцисс тоже эффективен. Я был в шаге от этого, но, оценив перспективы, решил, что сил станет только меньше.
И вообще, почему я не помню слёз, которых боялась мать? Я не заметил, что контролирую её слезами! У моего аналайзера не оказалось другого выбора в тот момент, кроме терпения. Это – судьба! Ручки бы меня не выручили. Дышать в тесном пальто было всё равно трудно. Я бы расслабился на ручках, даже задремал, но мне было важно дышать. Ходьба подталкивала дыхание. Двигаться, изнывать, но двигаться. Сесть на землю тоже – не выход. Я переставал идти и опять впадал в сонливость, и всё равно трудно дышать. Лучше идти, куда бы то ни было…
Выбор Нарцисса, разрывающего себе грудь плачем, был нелеп. Грудь как раз стиснута пальто. Я бы сделал себя идиотом на всю оставшуюся жизнь. Я тогда не отказался от своих умственных способностей. Вот, что я сделал! Это потом совесть их отключала.
Я знал, сколько идти, чтобы вернуться домой, но возвращение произошло бы не сразу. Мать тащила бы меня за руку. Сразу идти домой очень хотелось, но главное было дышать. Я передвигал ноги со стеснённой грудью по жаре, но не было другого разумного выбора, до гостей было дальше, чем до дома, но там определённо наступала передышка… После всех расчётов я не стал плакать. Я тогда случайно выбрал ведущую координату. Но, если бы я заметил, что слёзы контролируют мать… Я мог рассчитывать на успех.
Я мог бы преследовать мамины интересы и, если бы плакал. Я вёл бы себя, как «негодный ребёнок», но меня можно было бы определить, как утешение для мамы в долгосрочной перспективе. Я же в тот момент случайно преследовал её сиюминутные интересы.