– Не станет она в гетто прятаться, она не дура… – Макс вздохнул, – мне надоело оглядываться через плечо… – в Осло, несмотря на охраняемые апартаменты в крепости, Максимилиан плохо спал. Город кишел высокими, голубоглазыми блондинками. Он даже, несколько раз, останавливал машину, но качал головой: «Обознался».
На следующей странице Макс, четким почерком, записал два слова «Гейзенберг», и «папка». На аэродроме Темпельхоф он передавал тяжелую воду вооруженному эскорту СС. Вещество отправлялось в засекреченную лабораторию физика.
Фон Браун провел успешные испытания баллистических ракет:
– Скоро у нас появится не одно оружие возмездия, а несколько… – довольно понял Макс, – большевики лишатся Москвы. Мы забросаем столицу варваров ракетами, как и Лондон… – в Осло, ворочаясь в постели, он вспоминал 1103. Представляя женщину рядом, не выдерживая, он протягивал руку вниз. Это была 1103, молчаливая, с коротко стрижеными, рыжими волосами, с глазами цвета патоки. Тяжело дыша, Макс вытирал пальцы:
– 1103 давно труп, забудь о ней. Она мертва, и даже разгадки папки не оставила… – женщина писала в блокнотах шифром. На всякий случай, Максимилиан сложил тетради в сейф, но штандартенфюрер не питал надежд на то, что сможет понять заметки 1103. Тем не менее, он помнил карты, в папке:
– В рисунках было что-то знакомое. Я видел такие очертания… – Макс решил принести досье леди Констанцы домой:
– Генрих поможет, он отличный математик. И он не собирается болтать, разумеется… – уши заложило, самолет шел на посадку. Отдав стюарду, в форме СС, посуду, штандартенфюрер перегнулся через проход:
– Хозяйственное управление отвезет вас на новую квартиру, поможет обустроиться… – Муху селили в милые комнаты, неподалеку от Кудам. СС не испытывало недостатка в площадях. Недвижимость берлинских евреев, покинувших город, давно реквизировали:
– Я увижусь с семьей, – завершил Макс, – и завтра за вами заеду. У нас много работы, в Моабите… – откинувшись на спинку кресла, он улыбнулся:
– И, конечно, нас ждет рождественский обед, на вилле. Встретитесь с моими родными… – самолет коснулся колесами взлетной полосы Темпельхофа. Макс посмотрел на далекие флаги, над мощной крышей аэропорта:
– Дома, наконец-то… – он поднялся:
– Думаю, рейхсфюрер захочет увидеться с вами, поздравить с новым званием… – лазоревые глаза Мухи восторженно заблестели. Он выкинул правую, раненую руку: «Зиг хайль, штандартенфюрер!». Стюарды несли к выходу багаж. Макс похлопал Муху по плечу:
– Пойдемте. Я вас угощу кружкой настоящего, берлинского пива… – накинув сшитую в Милане шинель, Макс легко сбежал по трапу вниз, к служебной машине.
Берлинский санаторий общества «Лебенсборн» помещался на окраине города, на тихой поляне леса Груневальд. Милый, беленый особняк, с черепичной крышей,