– Надо изучить ее родословную, но это она. Высокая девственница, арийка, олицетворение чистоты. Я излечусь, здесь, в Берлине… – глядя на округлости под форменным кителем фрейлейн, он почувствовал то, что привык чувствовать только с евреем:
– От него я избавлюсь… – Отто пообещал фрейлейн, что они поговорят, после лекции, – она станет моей женой, матерью моих детей… – идя к доске он, незаметно, высунул острый кончик языка, покачав им туда-сюда:
– У нее голубые глаза, она блондинка. Идеальные пропорции, она создана для деторождения. Мы поженимся. Когда я вернусь из Арктики, она встретит меня с младенцем на руках… – Отто посмотрел на плакат, для которого позировал:
– Трое детей, это мало. Десять, двенадцать малышей… – он решил назвать первого сына Зигфридом, а дочь Брунгильдой. Отто давно выписал в блокнот древние, германские имена.
Фрейлейн Антония сидела рядом с Эммой. Откашлявшись, Отто пробежался пальцами по пуговицам кителя:
– Из Арктики я приеду с Железным Крестом. У Макса две награды, и Генрих получил орден. Надо и мне заслужить почести, от фюрера. Дети должны гордиться отцом, героем рейха… – он видел фрейлейн Антонию в окружении малышей, мальчиков и девочек.
Он широко улыбнулся: «Дорогие фрейлейн, дорогие будущие жены и матери…»
В подвальном, каменном коридоре тюрьмы Моабит было прохладно, но, выходя из камеры, Максимилиан, выходя из камеры. Закатав рукава рубашки, расстегнув воротник, он снял черный галстук, с булавкой, украшенной свастикой. Макс немного жалел, что с началом войны на восточном фронте, СС отказалось от черной униформы. В последний раз коллеги надевали кители на торжественный парад, в честь падения Франции, два года назад. Летом рейхсфюрер СС приказал отозвать черную форму с фронтов, заменив ее серо-зеленой. Кроме резервистов и местной полиции, на оккупированных территориях, черные мундиры больше никто не носил. Макс, в общем, привык к новым цветам, серо-зеленый ему шел, но в черном он казался себе элегантнее.
– С другой стороны, – размышлял Макс, – есть парадная форма… – на церемонию в рейхсканцелярии положено было надевать черный китель, напоминающий фрак. Макс решил взять парадную форму в будущие поездки, в Рим и Будапешт:
– Опера открыта, светские приемы никто не отменял. Нельзя посещать бал в полевом кителе… – на торжество по случаю появления на свет племянника гости приходили с орденами. Макс, разумеется, не надевал награды каждый день. На обыденной форме он носил шеврон старого бойца, орденские планки, и значок, выданный членам НСДАП, посетившим первый партийный съезд, в Нюрнберге:
– Мне девятнадцать лет исполнилось, – прислонившись к стене, Макс закурил, – папа меня в Нюрнберг повез. Фюрер меня похвалил. Он сказал, что в таких юношах, как я, будущее Германии… –