Лампочка под потолком мигнула несколько раз и погасла. Таня встала со стула.
– Дайте спички!
Старлей протянул коробок и их руки соприкоснулись. На миг оба замерли и Васильеву показалось, что женщина что-то пытается до него донести этим прикосновением. Он попытался задержать её теплую мягкую ладошку в своей, но Таня медленно отняла руку и зажгла керосиновую лампу. Она сильно чадила – фитиль давно не поправляли – и огонек колебался от сквозняка. Тени причудливо задвигались по стенам и потолку, наводя на мысли о привидениях. В привидения члену Партии верить не положено, но Васильев все равно поежился и застегнул верхнюю пуговицу гимнастерки.
– Тифозных уже пятеро, Иван Потапыч, – негромко сказала Таня, – Снять бы их с поезда надо, тяжелые оне.
– Сам знаю, – вздохнул Васильев, – Да только не раньше завтрашнего утра, когда в Омск приедем. В деревне же не ссадишь!
Ссутулившись под грузом навалившихся проблем он отправился в штабной вагон ждать вестей от Кукина.
Сознание Джима выкидывало причудливые спецэффекты. То ему чудилось, что вокруг раскаленная печь и рядом, вот, только руку протянуть, шипит-жарится свиная туша. Жир капает на угли и сгорает синими дымными огоньками, беспокоя обоняние противным запахом протухшей горелой плоти. Свинья косится на Джима мутным глазом и изрекает голосом боцмана Макнейла:
– Самый лучший жевательный табак я в Маниле покупал. Один раз пожуешь – даже шоколаду потом не захочешь!
Джим запальчиво возразил свинье, что табак он не жует, не любит, потому что, но когтистая лапа, похожая на слоновью, не дала договорить, схватив его и швырнув в клубящуюся черноту из которой торчали ледяные пики гор. Больно ударившись поясницей об острые грани, Джим закричал от боли и на него обрушилась лавина. Стало трудно дышать, он попытался разгрести снег руками, но они оказались связанными. В памяти всплыл один из рассказов деда:
«Когда шторм уносил каноэ далеко от земли, рыбаки, дабы сэкономить воду и еду, молились богине смерти Махуике, и она останавливала их сердца и дыхание. Люди делались как бы мертвыми, но через трое суток воскресали. Вот эта молитва, её нужно вознести трижды… (Далее следовал текст молитвы, который Автор здесь воспроизводить не будет из соображений безопасности! Мало ли, вдруг кто-нибудь захочет впасть в эдакий анабиоз, а потом из него не выпадет?) Но, помни, мой мальчик, что делать это можно только тогда, когда ничего другого для спасения жизни не остается, иначе богиня возьмет твою жизнь насовсем…»
Напрягая последние силы, Джим, задыхаясь, трижды пробормотал молитву. Сквозь снежную стену проникла тонкая нежная рука и коснулась сначала его губ, а затем сердца. В глазах на миг вспыхнуло ослепительное белое пламя…
Никеша медленно, ощупью, шел по туннелю, все время под уклон. Факел его давно догорел, но идти было вполне возможно: