– Да пёс с вами, ройте, коли охота! Только я ни грамма не добавлю! – индиффирентно заложив руки за спину, заявил Лукин.
Джима оттащили за пределы кладбища шагов на полсотни, туда, где начиналась тайга. Могилу вырыли совсем уже неглубокую, меньше метра. Лукин не настаивал. Джима опустили на дно ямы и наспех закидали землей.
– Супесь, однако, – пояснил, неизвестно зачем, Демьян.
Лукин воткнул в ногах свежих могил таблички с написанными химическим карандашом номерами дел и фамилиями. Затем все трое сели на телегу, выпили по сто пятьдесят граммов на помин душ неизвестных покойников и за успешное окончание работы. Закусили хлебом с салом и вялыми солеными (прошлогодними) огурцами.
– Н-но, Лягва! – прикрикнул Демьян, шлепая кобылу прутиком по крупу.
Лошадь покорно повлекла телегу в деревню. Небо на востоке уже посветлело.
Так Джим Тики был погребен заживо!
В маленькой избушке, в тайге, жила-была бабка Комариха. То-есть, так звали её окрестные крестьяне, пардон, колхозники, ибо настоящего имени никто не знал. Сколько ей лет – тем более. Появилась она вскоре после отступления Колчака, но кое-кто утверждал, что и при царе её видел. Тёмное, короче, дело.
Бабку почитали за колдунью: могла она и кости вправлять, и хребет выровнять, и травами лечила-пользовала, и младенцев от золотухи заговаривала. Ну, знамо дело, девок от прыщей избавляла. Снимала сглаз и порчу. Сама порчу не наводила, но люди верили, что может. А самое главное – заколдовывала она мужиков от винопитийной зависимости! Даже совсем пропащих, облик человеческий потерявших, могла в трезвость привести, вот как! И мужскую силу утраченную могла восстановить, только мужики стеснялись к ней за этим ходить, ибо надобно было каркалыгу показывать. Разве только самые отчаянные бесстыдники на такое решались.
Люди её побаивались, но к бабке не зарастала народная тропа: бабы (в основном) и мужики (реже) частенько пробирались к ней со своими нуждами-хворями, платя за услуги обычно натуральным продуктом: мясом-салом, хлебом, огурцами-капустой-картошкой, но иногда и деньгами – кто сколько мог. Власть в лице участкового уполномоченного, немолодого младшего лейтенанта Жомова, смотрела на Комариху сквозь пальцы, ибо страдала прострелами в пояснице, которые только бабка и могла вылечить. От Масловки до бабкиного логова было километров двенадцать тайгою – не слишком близко, но и не слишком далеко, чтобы сходить в случае нужды. Ходили к ней, впрочем, и из деревень более дальних, и даже из самого Омска.
На следующее утро после похорон Варнавы и мистера Тики Комариха вышла из тайги около кладбища. Черный платок по брови, посох-клюка в руке, корзина заплечная. Огляделась – и прямиком к могиле свежей, что за оградой. Походила, понюхала что-то, клюкой о землю вдарила. Тётка Ульяна, мимо проходившая, так и обмерла, едва не обмочилась со страху – уж больно вид у бабки был грозный. Опамятавшись, хотела ускрестись восвояси понезаметнее, но Комариха поманила согнутым пальцем. Делать нечего, подошла Ульяна.
– Вот что, молодка, – звучным низким