– Ты продолжишь лечить, я пойду в школу, учительницей. Наши дети унаследуют компанию… – слезы катились по лицу, но Гольдберг продолжал двигать рукой. Боль никуда не уходила, наполняя все тело.
Отогнав мысли об Элизе, он велел себе думать о деле.
На прошлой неделе, Виктор прислал записку, о госте, как они называли британского посланца. Окончательно выздоровев, Гольдберг навестил Брюссель. Он сообщил в Блетчли-парк, что выжил. Осенью арденнские отряды возвращались к активным действиям. На совещании командования Armée secrète, два десятка боевых командиров, единогласно, проголосовали за Эмиля, как за нового руководителя движения. Гольдберг указал на костыли:
– Может быть, это и к лучшему. Меня теперь никто, ни в чем не заподозрит… – он, мимолетно, немного горько улыбнулся. Доктор Лануа заметил:
– Паралич частичный, коллега. Человеческий организм способен восстанавливаться, но должно пройти время. Вы, конечно, всегда будете прихрамывать… – пока что Гольдберг не просто хромал, а откровенно волочил ноги, да еще и не мог разогнуться, напоминая горбуна:
– В трамваях мне место уступают… – он дал руке отдохнуть, – хорошо еще, что милостыню не подают… – с льежского вокзала он пошел сюда, в бедный район, намеренно избегая квартала, где стоял дом, со старой, безопасной квартирой, где арестовали Элизу. Гольдберг мог бы сесть на трамвай, однако от движения, зависело дальнейшее выздоровление. Ходить было больно, передвигался он медленно, но такое не могло стать оправданием:
– Надо, значит надо… – шаркая мимо льежской синагоги, белого мрамора, выстроенной в мавританском стиле, Эмиль, осторожно, бросил взгляд на ступени. Дверь и окна наглухо заколотили. Колонны обклеили плакатами, с гестаповским приказом, о ношении желтой звезды. По дороге с вокзала Эмиль не встретил ни одного человека, с опознавательным знаком:
– Пять тысяч евреев, в Льеже… – у Сопротивления имелись подсчеты, – в мэрии сидит наш человек, оттягивает выдачу звезд. Может быть, здешним ребятам, и удастся вывести большинство евреев из города… – в Брюсселе и Антверпене речь шла о совсем других цифрах.
В столице Гольдберг жил в кельях иезуитов, под крылом отца Яннсенса. Из соображений безопасности, он, конечно, не навещал величественную синагогу на рю Рояль, тоже стоящую закрытой. В молитвенном зале, где, за год до первой войны, Эмилю делали обрезание, устроили склад реквизированных вещей. Гольдберг предполагал, что табличка с его фамилией, во втором ряду справа, никуда не делась:
– Дед мой в этой синагоге хупу ставил, когда здание возвели… – вздохнул Эмиль, – и отец тоже. Ладно, Виктор поехал в Мехелен. Посмотрим, тамошние ребята хорошо работают. Нам удастся спасти людей из перевалочного лагеря… – британский посланец оказался родственником Элизы. Гольдберг, разумеется, не стал ничего говорить месье капитану, только