Только один раз всё вышло из-под контроля, потому что сын очередной пассии не испугался, а возмутился. Валентин запаниковал и прижал его уже по-настоящему. Некрасивая сцена завершилась совсем по-дурацки. Мальчик улетел с третьего этажа недостроенного дома и приземлился на арматуру. Валентин подозревал, что гаденыш специально прыгнул, дабы его подставить. Потом мать мальчика, неотесанная бабища, с которой Валентин сожительствовал, закатила скандал. Несчастного Валентина выставили за дверь.
Валентин, стремившийся всего лишь поселить комплексы в неокрепшей психике и никого не собиравшийся физически калечить, очень переживал и чувствовал себя несправедливо обвиненным. Он попробовал было попроситься обратно, но ненормальная баба швырнула в него тумбочку. Оскорбленный Валентин отступил, унося с собой свежие шрамы: один на лодыжке, второй – в душе. Он ощущал себя скульптором, чья недолепленная статуя вдруг развернулась и ушла.
Валентин переживал неудачу, сгрызая под корень ногти и вызывая в памяти образ Марины на мокром полу. Он упивался мыслью о том, что запросто мог убить ее тогда, если бы захотел. Но он решил даровать ей жизнь, потому что он добрый. Да, добрый и великодушный. А не такой, каким его попытались выставить… Валентин с горечью сплевывал очередной кусок ногтя в пакет и тяжело вздыхал.
***
Ласточка проносится над самой землей, обнадеживая мыслью о приближающемся дожде.
Валентин всегда радовался дождю, потому что с первыми же каплями в его голову приходила Марина. Плескалась там своим белым платьем, трепетала, заполняя собой всё пространство, и увлекала в прекрасную альтернативную реальность, где Валентин полностью контролировал любое ее движение, любое действие. Мысли Марины в список контролируемого не входили, потому что Марина из фантазий не думала. (Возможно, что и реальная Марина тоже. Валентин не интересовался ее умственными способностями.)
***
На грудь Валентина падает желтый листок. Увядание…
Однажды Валентин разыскал Марину. И не узнал ее. Отяжелевшая, скучная тетка, поглощенная бытом. Она больше не порхала и не носила белых платьев. Темные волосы теперь не струились по плечам, а топорщились