Что и говорить, себя я так и не сделал… Я очень хорошо понимаю последствия этой фразы, напечатанной на бумаге, еще и под моим именем. Понимаю, но, видимо, недостаточно ясно представляю, если все-таки решился написать. Многие писатели из числа успешных (к ним я пока не отношусь, едва свожу концы с концами на работе, которую ненавижу – хм, вот еще одна фраза из тех, что я должен бояться) в какой-то момент свой карьеры замечают, что некоторые вещи из тех, что они пишут, имеют свойство воплощаться в жизнь.
Опостылевшее мне уже за пару последних лет выражение Наполеона Хилла – «What a mind can conceive and believe, it can achieve» – находит на редкость извращенное выражение в жизни писателя.
Как-то раз, в поздний период моих отношений с Анной, когда все очень быстро катилось к тому, к чему в конце концов прикатилось – очень тяжелому концу, разочарованию, безудержному пьянству и одиноких истерик, обильно подпитываемых зачищенными алкоголем чувствами, – я встретился с ней (Анной) в Макдоналдсе в моем и ее родном городе. Она подошла ко мне и, прежде чем сесть за стол, поцеловала, очень легко, автоматически, скорее потому, что я потянулся к ней не в силах сопротивляться близости, чем если бы она этого хотела (как в прежние времена, о которых вспоминаю без сожаления; не сожалею о том, что было, но и радости не испытываю, не чувствую ничего; за полтора года одиночества, по-настоящему замкнутого образа жизни, я разучился понимать многие чувства, слетели как пыль; я не знаю, что значит сожаление, пустой звук, очередное порождение бессмысленного мира, которое я не имею ни малейшего желания понять). Анна поцеловала меня, я ощутил знакомый запах, привкус, такой родной и мучительный из-за недоступности, отдаляющийся все дальше и дальше, ежесекундно.
Облизав губы, посмаковав вкус (какая женщина не делала этого, лизнув задницу своего новорожденного, оборачивая его в мягкие одноразовые подгузники?), я спросил Анну:
– У тебя м… м… У тебя критические дни?
– Как ты догадался? – С удивлением и улыбкой спросила она.
Улыбку Анны я помню до сих пор. Вероятно, это была одна из причин, по которой я влюбился в эту девушку. Улыбка делала ее совершенно другим человеком, не выдавала ее сущности. Она казалась простой и естественной, открытой, привлекательной. Открыто улыбаться человека заставляет сам дьявол. Я и сам часто делаю это, и люди считают меня нормальным, своим, спокойным, не очень сложным человеком, с которым можно поговорить на любые темы, и – самое главное – рассказать ему о себе.
Стремление к самоидентификации посредством бесконечных душевных излияний и выражением своего мнения по любому поводу всегда поражало меня. В восьмидесяти процентах случаев я просто не слушаю людей, смотрю на них, улыбаюсь, говорю: «Да, ага, конечно, угу, ты прав (а), очень умный ход, верный поступок, я бы сам до этого не додумался, как это здорово и правильно, очень умная мысль, друг (дорогая, сэр, парень,