О чём вспомнил и размышлял. Книга первая. Края мои родные. Михаил Тимофеевич Тюрин

иногда выпадал снег. Совершенно не помню, какую помощь матери в уборке картошки оказал я – мне исполнилось уже восемь лет, но отчётливо помню, как мать укладывала спать нас рядом с ворохом картошки, укрывая оставшимися тряпками и сухой картофельной ботвой. Помню это чистое звёздное небо, по которому в сторону фронта и назад низко летели самолёты со светящимися окошками кабин и ещё какими-то огоньками. Но никаких успокаивающих мыслей эти медленно перемещающиеся огоньки в недалёком небе, даже необъяснимость мироздания, подчёркиваемая огромным количеством таких ярких в наших краях больших и малых звёзд, не вызывали. Весь ход мыслей, если они у меня и какие-то были, концентрировался на чувстве голода и потребности укрыться потеплее в эти уже довольно свежие ночи. Становилось холодно. Слава Господу, что этой осенью стояла сравнительно тёплая и сухая погода.

      Конечно, картошка – это хороший продукт, но употребление её каждый день и без соли становилось мучительным, так как приводило к тошноте и рвоте. А соли ни у кого не было. И бочек старых, просолённых, уже не осталось. Мать начала добывать из картошки крахмал и варить его, но разве это был кисель, без сахара, без каких-либо сдабривающих добавок? Очень неприятным был этот клейстер, так как через несколько дней употребления вызывал уже рвоту. А что было делать нашей бедной матери с нами, чем кормить этих ещё, в общем-то, неразумных и очень голодных деток. На огороде больше ничего не было. Картошку пока варили в сохранившейся печке, но где укрыться от холода? Таким местом был избран наш погреб, в который мать принесла сухой травы и картофельной ботвы – это была постель, на которую мы и укладывались на ночь. Никогда не забуду пристального взгляда обитавших здесь же лягушек, словно вопрошающих необычных для них постояльцев, ограничивших их жизненное пространство. Боялись мы этих взглядов и просили мать избавить нас от таких нежелательных соседей. Но разве всех переловишь? Потом привыкли и к такому соседству, хотя прыжки этих четвероногих на нас, спящих, вызывали не только испуг, но и чувство брезгливости. Признаюсь: я и до сих пор не испытываю никакой симпатии к этим земноводным.

      Такое «комфортное» проживание в сыром погребе привело нас ко многим простудным заболеваниям со всеми вытекающими последствиями. А из погреба по крутой лестнице, да ещё в полусонном состоянии, «до ветру» часто не набегаешься. Можно представить состояние матери, видящей ослабленных голодом и холодом, да ещё и мокрых своих деток. Скорее всего, я был покрепче своих младших братика и сестрички, но, видит бог, из-за болезней совершенно не могу вспомнить, как строил дядя для нас землянку с печью, хотя, по-видимому, посильное участие в её строительстве принимали все мы. Землянка на то горемычное время была самым доступным, дешёвым и самым надёжным сооружением для укрытия от холода и непогоды. Всё это строительство от замысла и до исполнения исходило от дяди, который