Из оврага хорошо просматривался большак, по которому непрерывным потоком двигались и пешие, и конные, и пушки на конной тяге, и автомобили легковые и грузовые с солдатами и пушками на прицепе. Движение шло в ту же сторону, куда гнали и нас. Значит, немцы перемещаются сами на запад, причём делают это очень поспешно. Кто-то из взрослых ещё обмолвился про гремящие котелки, так как от большака довольно часто доносились специфические звуки, характерные для соприкасающихся металлических предметов. Поток техники и людей не иссяк и с наступлением сумерек, хотя большак уже не просматривался, но сплошной гул с частыми металлическими стуками выдавал происходящее передвижение войск. Мы так увлеклись наблюдением за большаком, что не сразу поняли, что к нам кто-то грозно обращается. На краю оврага стоял немец, если судить по одежде, по-видимому, офицер и взмахом руки, в которой был то ли пистолет, то ли автомат, скомандовал: «Auf!». Эту команду мы усвоили уже давно, поэтому все быстро вскочили. Двоюродный братец мой от неожиданности и испуга тут же заревел. Должно быть, убедившись, что перед ним одни женщины и хныкающие ребятишки, махнул рукой: «Nieder!». Это был последний немец, которого я видел живым за эту страшную войну.
А взрослых мужчин среди нас не было. Ещё до вечерних сумерек дядя и все мужчины, наши и местные, куда-то исчезли, спрятались. Куда, мы, дети, не знали.
Стало уже совсем темно, шум с большака от передвигающихся больших масс людей и техники стал слабеть. Мы начали понимать, что немцы отступают и делают это поспешно – «драпают» – на нашем ребячьем языке. Наши размышления о сути происходящего прервал летевший прямо над нами с сильным гулом настоящий огонь в сторону уходящих немцев, причём никаких громких звуков стрельбы и взрывов слышно не было. Перепуганные этим необычным для нас зрелищем («живой» огонь над нами!) сидели, прижавшись и друг к другу и к скату оврага, боясь пошевелиться. Сколько времени продолжалось это огненное действо сказать трудно. Гул затих, огня над нами не стало, но в той стороне, куда летел огонь, стояло огромное зарево, где-то далеко вспыхивали яркие языки пламени. Это уже потом мы стали «просвещёнными», свободно оперировали понятиями «Катюша», «Ванюша», но этот единственный в моей жизни случай увидеть реально работающую «Катюшу» памятен до сих пор.
Проснулись мы здесь же в овраге от какой-то необычной, непривычной для нас тишины. Утро было солнечным, небо чистым-чистым и в такой идиллии раздававшиеся где-то вдалеке пока непонятные