Нин хотела как-нибудь поговорить с Энки наедине и убедить его удержать своё открытие при себе. Но не смогла. Она не стала объяснять себе, почему. Просто отказалась от намерения, всё же надеясь при случае заткнуть этот эридианский неутомимый фонтан.
Стали ходить какие-то несуразные слухи. В них неизменно вылезало слово – «возмущение» и возникал персонаж – мать девушки, которая это «возмущение» выражала. Нин ничего не могла понять.
Сомнений в брате у неё не было, и быть не могло в силу названных причин. Порядочность его, чрезмерно серьёзное отношение ко всему – бесспорны.
Что касается тех глубин, которые назывались «неизвестный Энлиль», то Нин, конечно, не разрешала себе размышлений на эту тему. Её собственная деликатность и стыдливость не позволили бы ей даже мысленно нарушить чужое уединение.
Если судить по тому, что на виду – этот неизвестный командор должен быть чудесным…
Нин покраснела, поймав себя на вторжении. И решила выбросить всё, о чём она могла догадаться, из ума напрочь.
И девушку тоже. Имя которой было ей известно.
…Но чем – скажите, Бога ради – чем можно возмущаться в Энлиле? Золотом волос, что ли? Слишком нежной кожей? Абсолютным мужеством? Верностью долгу? Добротой, которая известна тем, кто знает его хоть один час?
После лаборатории с её неприятными чудесами Энлиль увёл десятника и хорошенечко расспросил.
– Хорошо ли работают.
– Каковы выработки.
– Дисциплина-настроения.
– Ну и… Общий дух, так сказать. – (Это уже вставилась физиономия умного Энки). Ну, да – в общих черточках. – Прибавил хозяин, преспокойно глядя на них, недовольных тем, что их, таких умных, прервали.
Потом с Энки по дороге командор продолжал задавать неинтересные и занудные вопросы. Мимо проехал в буйке с безумным лицом незнакомый в пиджаке, и десятник вскинулся, засуетился. И тот встрепенулся, увидел что-то родное и понятное. Испросившись сумбурно у Энки – на Энлиля даже не взглянув – десятник покинул их.
Энки и Нин, – она шла тихонечко, пытаясь уловить момент, когда ей надо будет вмешаться, – проводили взглядами этот неожиданный интим и переглянулись.
Ссора, как водится в семье Ану, тикала, как нехороший ящик под кроватью, и цифры сменялись неуклонно, несмотря на попытки Нин разминировать ситуацию. Заведомо неблагодарная задача, когда оба брата твёрдо решили проявить взаимное благородство.
– Они не преступники, Энлиль. Они жутко устали. Изработались. И условия, действительно, против всех правил. Лажа, а не условия. Натурально, они выиграют дело.
Энлиль мирно сказал:
– Всё будет в порядке, братишка. Я охотно сделаю грязную работу. Отряд сейчас будет, и всё сделается.
Энки вдрызг разобиделся, сразу и надолго. Нин с тревогой и грустью заметила – брат побледнел до желтизны, короткий нос вздёрнулся, но это было не смешно – природная