Так трещина между ними и раскололась. Яков попивать начал да Варварушку поколачивать. А она смеётся только:
– Потерпи, Яшенька! Годок один остался. Заживём потом лучше прежнего!
А у Якова терпенье-то всё уж кончилось. Да и водка душу ему, будто камень какой, источила, изъела. Злой стал, неразговорчивый, чуть что не по ём – враз зуботычину Варварушке. И она уж не такая красавица стала, как была. Плакала много, да синяки платочком прикрывала. А пожалиться некому. Сиротинка, без роду и племени.
На следующую русалью неделю не пустил Яков Варварушку. В сараюшке запер, вожжами привязал. Билась сердешная, вожжи в тело белое впилися.
– Отпусти ты меня, Яшенька! Совсем скоро всё переменится!
Заревел Яков по-звериному, зенки хмельные красные выкатил и давай Варварушку бить-колотить, похабно сильничать. Отвалился потом как пиявица сытая, захрапел, а Варварушка отвязаться сумела да в лес уползла, чуть живёхонька.
Очнулся Яков, а Варварушки уж и след простыл. Один крестик только на полу и валяется, в соломе поблескивает.
Лето прошло, хмурень* позимником** сменился. От Варварушки ни слуху, ни духу. Якову снова худо. Тоскует по русалке своей. Тоску водкой горькою заливает.
А мамаша шепчет:
– Сходил бы, Яшенька, на посиделки, там вся молодежь собралася. Пришёл Покрова, девки ревут, как коровы. Авось выберешь себе жену-то. Любая за тебя пойдёт, не сумлевайся!
Да ведь это в старые времена девушки на Покров собирались пряжу прясть, о женихах мечтать. А нонеча они без бутылки да курева и посиделок не знают. А где водка поганая, там и срам непотребный. Кажный вечер у них пляски бесовские. А в ночь, как листогною*** прийти, вон чего удумали. Дыр в тыквах понарезали, свечек в их навтыкали да в лес подалися. Праздник Хеловин праздновать. Возомнили себя кельтами аглицкими да хранцузами куртуазными.
Развели костёр, выпили опять же. А как изловчиться, чтобы нечисть увидеть? Яков-то наш храбрый да сметливый был. Переодел одёжу шиворот-навыворот да и пошёл задом наперёд. И потянуло его к реке прямиком. На камень ступил, так и покатился да в омут булькнул. А там ждали его. Год тих, да час лих.
Старухи-шутихи, мохом проросшие, и молодые волосатихи потянулись к Якову пальцами холодными, жгут глазами вострыми. А с ними Варварушка, жена ненаглядная. Только сама на себя непохожая. Такая же ледяная, с глазами рыбьими. Руками скользкими тянут, рвут когтями друг у дружки, растаскивают на части. Губами шевелят, словно рыбицы, токмо в воде и не слыхать ничего.
– Сгубила-таки Якова чёртова кукла! – говаривали.
Весною всплыл труп посинелый, изглоданный пиявицами речными. А потерпел бы три года, и отдали бы тайные люди Якову жену насовсем.
Да что там Хеловин, жисть-то, она пострашнее бывает!
* – сентябрь.
** – октябрь.
*** – ноябрь.
Младенцы спали без улыбок
«Это далеко