– Танька! Беги! – услышала я и рванула по кругу.
Оглянулась. Серёжка Килин с жуткой ухмылкой щёлкал ремнём, совсем как пастух в деревенском стаде – кнутом.
Я прибавила ходу, но вместо того, чтобы встать к кому-нибудь третьей, почему-то выскочила из круга и помчалась по улице.
– Танька! Танька! – скандировали те, кто был «за меня». Пацаны болели за Серёжку:
– Давай, Килька! Лови городскую! Держи её!
Я неслась сломя голову, с ужасом ожидая, что вот-вот полоснёт ремень по голым ногам. И даже не заметила, как Килька вернулся в круг, решив, что несолидно пятикласснику гнать по всей улице городскую малявку. Я продолжала улепётывать, слыша звуки погони. Сменив Кильку, бежал теперь за мной ничейный уличный пёс. Вообще-то Прибой был не злой, но, унаследовав от неизвестных предков страсть догонять движущиеся предметы, он не мог упустить такую лёгкую добычу, как ошалелая от паники девчонка.
Горячее хриплое дыхание за спиной, и тут же меня схватили за подол. Не задумываясь, перепрыгнула, как через скакалку, и полетела дальше. Взрыв хохота заставил оглянуться. Килька и ребята ржали на поляне, показывая на меня пальцами. Зато рядом, в моей новой юбке, озадаченно вертелся вокруг самого себя Прибой. Лохматая башка и передние лапы проскочили в неё, а туловище крепко охватила резинка. Юбка сидела на собаке как влитая, только сзади топорщилась над хвостом. Ребята повалились на траву от хохота, а я со слезами убежала в дом.
Юбку потом принёс Килька и отдал бабушке.
– Вот держите, эта юбка вашу внучку спасла! Если б не она, Прибой Таньку как курицу бы порвал! – услышала я из угла, куда забилась плакать.
В шестом классе я, как большая, строчила на машинке своё первое платье, бабушка и тут вставила словечко:
– Не торопись, душ. Когда наденешь – никто не узнает, сколько времени ты его шила – два часа или неделю, зато все будут видеть, хорошо ли сидит, аккуратные ли шовчики.
– Да они же с изнанки! Кто их увидит? – сердилась я, потому что мне не терпелось выйти на улицу и показать обновку подружкам.
Когда у меня родилась дочка, бабушка уже не вставала с постели, и вскоре её не стало. Но каждый раз, когда шила дочке наряды, пуская в дело любой клочок ткани или моток ниток, я вспоминала её с благодарностью.
– Мама! Меня Андрей в театр пригласил! А мне надеть совсем нечего! – прижалась ко мне Настя.
– Надень то, что я шила тебе на выпускной, – слабым после больницы голосом сказала я.
– Ну, мам, кто же в выпускном в театр ходит? – канючила дочь, и я принялась за кройку.
Режу ткань острыми ножницами, а самой дурно. Всего три недели назад мне вот так же разрезали живот, удаляя невесть откуда взявшуюся опухоль, слава Богу, доброкачественную.
Хирург,