– Ах! – выдохнули разом семнадцать девчонок. – Отходит уже! Видишь – посинела!
Это меня окончательно добило.
– Женя, Женечка! Родная, не умирай! – заорал в отчаяньи. – Сейчас, потерпи, сейчас я всё сделаю!
Сложив руки в замок, стал ритмично нажимать на грудину. Так, теперь искусственное дыхание: набрав полные лёгкие воздуху, наклонился, прижался ртом к её губам, намереваясь вдувать воздух в безжизненное тело…
Женькины губы приоткрылись и внезапно впились в меня, выпивая по капельке давешний испуг и наполняя новым. Мокрые волосы обволакивали травой-повиликой. Холодные руки не отпускали. Это был поцелуй ведьмы! Мои губы и тело предательски откликнулись… Хохот семнадцати зрительниц взорвал округу. Дошло не сразу, что меня самого надули…
На ватных ногах поднялся и побрёл прочь. В глазах стоял туман. Выкурил три сигареты подряд, только тогда немного успокоился.
Недалеко от лагеря росли ивы. Нарезав веток, сделал шалаш. Постелил коврик со спальником и улёгся спать. Никого не хотелось видеть.
Перед глазами стояла картинка: чёрное озеро, мелькающая на поверхности Женькина голова, рот, судорожно хватающий воздух, и потом, когда пытался реанимировать, – жуткие синие груди, фиолетовые соски. Ужас оттого, что чуть не погиб человек из вверенной мне группы, обернулся обыкновенным разводом, жестоким розыгрышем.
Артистка, мать её – кикимора!
Я не пошёл на обед, и вечером, когда звали на ужин, послал их в болото с сестрёнками-ведьмами.
Ночью затрещали сучья, будто слон заворочался. Страшненькая Ленка и тут умудрилась запнуться и чуть не развалила шалаш.
– Толь, а Толь! Не дуйся. Ну, пошутили девчонки. Они уже и сами не рады.
Не услышав ответа, Ленка полезла внутрь.
– Ой! Да ты весь дрожишь! – на лоб легла прохладная ладошка. – Ну-ка, подвинься, погрею тебя.
Она расстегнула спальник, неуклюже втиснулась в него. Я прижался к мягкому телу, пытаясь согреться. Её руки заботливо гладили и растирали, талия, бёдра, грудь… Стало жарко. Нечем дышать… Впрочем, всё происходило как в тумане. Я и потом не мог вспомнить, было это наяву или в воспалённом мозгу.
Пришёл в себя, когда девчонки меня… уронили. Я лежал на самодельных носилках. Потные и злые, студентки поднимали их, чтобы тащить дальше по тропе. Я пошевелился, пытаясь встать, но снова отключился.
В следующий раз очнулся уже в избе. Совершенно раздетый, лежал на нарах поверх спальника. Меня обтирали спиртом и поили лекарством. Потом долго спал.
Утром почувствовал себя сносно, даже сбегал в туалет, пока все спали. А потом залез в спальник и продолжал «болеть», уже придуриваясь: едва приоткрывал веки, подглядывая в щёлочки, и слабо стонал. Девчонки ухаживали как за малым дитём: кормили с ложечки,