Острие ножа смотрело точно в живот.
Рука сделала быстрый рывок, Смирнов глухо ойкнул, и с лезвия ножа в кастрюлю, рядом с плавающей сигаретой, упали тёмно-красные капельки крови.
15
Ноги Шарапова лежали за порогом, а голова покоилась в коридоре. Роковой удар о дужку щеколды затормозил падение и отбросил верхнюю часть туловища назад. Увидев тонкую струйку крови, текущую из небольшой в, общем-то, раны на виске, и уже образовавшую маленькую лужицу на полу, Катышев вдруг не выдержал и заорал:
– Что это?!! Что это, я хочу знать?!!
Продолжение этого вопля было настолько нецензурным, что Латышев невольно поморщился.
Осокин не стал морщиться. Он развернулся и со всей силы съездил Катышеву по зубам.
– Заткнись, – процедил он.
Катышев прижал ладонь к окровавленным губам и молча отошел в сторону. И тут же, словно из ниоткуда, возник Голубев и склонился над телом помощника. Нащупал на руке вену и замер.
– Пульса нет… Всё, – сказал он по окончании томительно долгой минуты молчания и встал.
Где-то в углу судорожно дышал Катышев.
– Мужик ты или баба? – услышал Голубев спокойный вопрос Осокина, обращенный к Катышеву, после которого последовало не менее спокойное продолжение:
– А ну вали отсюда, а не то будешь лежать рядышком.
Катышев ещё раз судорожно вдохнул, пробормотал что-то и побрёл в сторону спального.
Осокин повернулся к Голубеву.
– Честное слово, я не знаю, что всё это значит, и как нам быть, но теперь… Ты командир.
От этих слов Голубев слегка растерялся. Действительно, теперь он за старшего, и ему решать не только за себя, но и за всех остальных.
В горле сразу пересохло.
Голубев сел на лавку и слегка охрипшим голосом подозвал Трохина.
– Троха, принеси чаю.
Трохин молча кивнул и пошел на кухню. Буквально через полминуты он вернулся весь бледный и, заикаясь, пробормотал:
– Там Смирнов…
– Что Смирнов?! – взвизгнул на него появившийся откуда-то Катышев.
– Заткнись! – заорал на него в ответ Голубев, потом повернулся к Трохину.
– Что случилось, Троха?
Тот, уже спокойнее, объяснил:
– У Смирнова нож в животе.
– Чёрт, – глухо простонал Голубев.
– Ещё один, – констатировал Осокин.
Остальные молчали.
«Что же это такое?!» – подумал Голубев. Он словно затормозился – в голове не было ни одной толковой мысли. Его взгляд, блуждающий по комнате, наткнулся на Конева. Тот пожал плечами:
– Надо выносить.
«Да, надо выносить», – тупо повторил