Хюррем Хасеки Султан. Зохра

создавать условия для них.

      Махидевран поняла намек. Открытое нападение опасно. Нужно действовать тоньше. Она начала использовать свое влияние среди служанок и других, менее успешных наложниц. Распускала слухи о Хюррем: что она колдунья, что привораживает Султана, что ее рыжие волосы – знак связи с дьяволом. Она давила на девушек, которые все еще общались с Хюррем, включая Гюльнихаль.

      Гюльнихаль, верная и робкая, страдала больше всех. Служанки Махидевран запугивали ее, шептались за спиной. Она боялась как за себя, так и за Хюррем.

      – Будь осторожна, Хюррем, – тихо говорила она своей госпоже. – На тебя смотрят. За тобой следят. Говорят ужасные вещи.

      – Пусть говорят, Гюльнихаль, – отвечала Хюррем, хотя знала, что слухи – опасное оружие. – Главное, что говорит Падишах. И что он видит.

      Хюррем продолжала совершенствовать свой османский, изучать историю и обычаи империи. Она проводила часы с Султаном, и эти часы были для нее не только возможностью укрепить свое положение, но и искренней радостью. Сулейман находил в ней собеседника, который не боялся, хоть и с должной почтительностью, высказать свое мнение, который смеялся над его шутками и слушал его размышления о справедливости, поэзии, мире. Он дарил ей не только драгоценности и ткани, но и книги, персидские миниатюры, музыкальные инструменты. Их связь становилась все глубже, основанная на взаимном уважении и интеллектуальном интересе, помимо физического влечения.

      Именно в эти моменты близости, вдали от интриг Гарема, Хюррем чувствовала себя почти свободной. Почти Александрой. Она видела в Сулеймане не просто Падишаха, а мужчину, которому нужна была поддержка, понимание, любовь. И она давала ему это, искренне, потому что он был ее единственной опорой в этом чужом мире.