– Ведь брешешь же собака! – сказала Канониха, топая босыми ногами.
Танька Канониха была из той породы русских баб, про которых еще Некрасов слагал легенды. В целях экономии, она всю жизнь ходила босиком. Обувь Канониха надевала лишь на великие праздники, и тогда, когда снег ложился на землю. Снимала, когда апрельское солнце своим теплом разгоняло зимние осадки, перетапливая их в воду. От того, в её сундуках всегда была новая обувь. Здоровье у неё было такое, что в свои восемьдесят лет, она ни разу ни чем не болела, и даже не знала, какие лекарства пьют от простуды.
– Бабы дорогие! Я вам, точно говорю, Максимовна нашла деда и уехала к нему в город. Там будет век доживать. Может, еще вернется за приданым, а может, и нет, – сказала девка, стараясь снять напряжение.
Старухи, постояв еще пару минут, не спеша, стали расходится по домам. Неудавшиеся «похороны», и поминки с блинами, и клюквенным киселем, были отложены на неопределенное время.
Бригада копателей могил удалилась не солоно хлебавши, так и не упокоив еще не усопшее тело.
Старухи посчитали, что Балалайкина их предала. Не просто предала, а разрушила веру в нерушимую бабскую солидарность, и сбежала от тех, кто уже видел её «в гробу в белых тапочках».
Самая близкая подруга Танька Канониха, была удручена. Как самая близкая подруга, она с молодости знала о любовных пристрастиях Балалайкиной, и почти не удивилась такой новости. Но сейчас – в её возрасте – это был явный перебор.
Девка, квартирующая в хате Максимовны, подозрений вызывать не могла. Мало ли Балалайкина брала квартирантов и раньше из числа студентов, которые приезжали покорять сельхозугодия местного колхоза.
Как только народ покинул двор, Машка с облегчением выдохнула. Присев на крыльцо, она горько заплакала, чувствуя, как случай с её омоложением, оторвал её от этого сердечного коллектива. В этот момент, вся её жизнь пролетела перед глазами, и она вспомнила каждую из этих старух, с которыми когда- то она бегала в сельский клуб на танцы и посиделки. Теперь их пути разделились. Было непонятно, каким образом она теперь должна жить. Вернувшись в дом, Максимовна сняла камень «молодырь», и посмотрела на него с какой – то душевной болью, стараясь разгадать не только его тайну, но и познать самую сущность.
«Ах, вот ты какой загадочный, « камень молодырь», – сказала она сама себе. В этот момент Максимовна еще раз взглянула на себя в зеркало, и увидела за своей спиной, появившийся из неоткуда образ гуманоидов. Они, молча, смотрели на неё бездонными черными глазами. Балалайкина резко обернулась. Но в хате никого не было. Страх холодным комом прокатился по телу от кончиков волос до самых пяток. Вновь она посмотрела на себя в зеркало, и вновь увидела себя в том виде, в котором она прибывала лет шестьдесят назад.
«Эх – маманя моя дорогая, а ведь хороша же я – черт побери! Такое тело и без