Существо летело невысоко, и под ним на золотистое поле падала тень. Не просто тень – чернильное пятно неправильной формы, которое скользило по колосьям, стремительно догоняя её. Анна бежала из последних сил, чувствуя холод этой тени на спине, словно прикосновение ледяной ладони. Пшеница под тенью теряла свой цвет, становилась серой, мертвой.
Она споткнулась, упала на колени, обдирая их в кровь о стерню. Попыталась встать, но ноги не слушались. Запах меди заполнил всё вокруг, смешиваясь с запахом пыли и её собственного страха. Она подняла голову снова. Существо было прямо над ней, заслоняя солнце. Огромное, безликое, только черные крылья и расползающаяся, всепоглощающая тень.
Тень накрыла её. Холод. Давление. Абсолютная тьма, пахнущая медью и… чем-то еще. Чем-то знакомым и ужасным. Глухая, безвоздушная тишина, которая была страшнее той, в комнате. Последним проблеском сознания она поняла: это не просто тень. Это – конец поля. Конец бега. Конец света.
4
Реальность?: Чужая комната, белые стены, трещина-молния, зарешеченное окно (птичьи лапы). Снег за окном. Алтай. Отель "Белый аист".
Холод. Не тот метафизический холод тени, а самый настоящий, физический, пробирающий до костей. Он выдернул её из удушья медной тьмы так же резко, как звон стекла вырвал из сна. Анна ахнула, судорожно хватая ртом воздух, который больше не пах медью, а был просто холодным, затхлым и неподвижным.
Она лежала на спине, в той же кровати, под тем же колючим одеялом. Сердце все еще колотилось, но уже не в горле, а где-то глубоко в груди, гулко и тяжело, как похоронный колокол. Тело ломило от несуществующего бега, ноги гудели, кожа помнила царапины от невидимых колосьев. Сон? Кошмар? Слишком реально. Слишком… близко.
Она заставила себя открыть глаза.
Комната. Не её. Безусловно, не её. Стены были выкрашены в мертвенно-белый цвет, настолько чистый и пустой, что глазам становилось больно. Ни картин, ни обоев, ни единого пятнышка, которое могло бы дать зацепку, напомнить о доме, о… о чем угодно знакомом. Белизна давила, как и тишина раньше, делая пространство безликим и враждебным.
Взгляд скользнул по потолку, такому же белому и пустому, а потом упал на стену напротив. Прямо по центру, от потолка почти до пола, её рассекала тонкая темная линия. Трещина. Она извивалась, раздваивалась, снова сходилась, пугающе напоминая разряд молнии, застывший в штукатурке. Эта трещина была единственной деталью, нарушавшей стерильную монотонность, и оттого казалась зловещей, как шрам на мертвецки бледном лице.
Потом взгляд нашел источник тусклого серого света – окно. Небольшое, высокое, почти под потолком. И сердце снова упало, на этот раз от явного, неоспоримого факта – окно было зарешечено. Толстые черные прутья перечеркивали проем крест-накрест. Но это были не просто прутья. Анна прищурилась, вглядываясь в детали, и холодок пробежал по спине, не связанный с температурой в комнате. Прутья… они были сделаны в виде птичьих лап. Искаженные, непропорционально большие,