Однажды в школьном коридоре он почти столкнулся с Катей. Она, как всегда, просто и дружелюбно улыбнулась: «Ой, прости, Марк! Задумалась». В обычное время он бы ответил вежливой формальностью или просто прошел мимо. Но в этот раз, на долю секунды, его лицо исказилось странной гримасой – смесью страха и раздражения, словно ее простое присутствие было угрозой. Он тут же взял себя в руки, но Катя успела заметить этот мимолетный сбой. Она ничего не сказала, но ее внимательный, чуть удивленный взгляд задержался на нем дольше обычного.
Эта скрытая нервозность, эта рассеянность, эти короткие провалы в контроле над мимикой и тоном – все это создавало диссонанс. Марк изо всех сил старался держать фасад неприступности и порядка, но внутреннее напряжение просачивалось наружу мелкими, но заметными для наблюдательного глаза деталями. Он все еще был в центре своей вселенной, но сама вселенная, казалось, начала подрагивать, реагируя на смещение его внутреннего стержня. И чем сильнее он пытался игнорировать причину этого смещения, тем очевиднее становились симптомы. Мир вокруг него еще не знал о подворотне и странном листке бумаги, но уже начинал чувствовать эхо того столкновения с необъяснимым.
Вечер опустился на город, окрашивая небо в грязные оттенки фиолетового и серого. Марк сидел за столом в своей комнате. Домашнее задание было сделано – механически, без особого вникания, но правильно. Ужин прошел в обычном молчаливом напряжении с матерью и отчимом – он съел свою порцию, не поднимая глаз от тарелки, и ушел к себе, не удостоив их даже дежурным «спасибо».
Комната была его крепостью, его лабораторией контроля. Но последние дни эта крепость ощущалась… осажденной. Невидимым врагом, засевшим у него в голове после того вечера в подворотне. Он откинулся на спинку стула, провел ладонью по лицу. Легкая головная боль тугим обручем стягивала виски – результат постоянного внутреннего напряжения, попыток подавить то, что он видел, и раздражения на собственную несвойственную ему реакцию, длившуюся эти несколько дней.
Он вспомнил свою рассеянность на уроках, нехарактерную резкость с «клиентами», мимолетную гримасу при виде Кати. Вспомнил удивленные взгляды Макса и Анда. Слабость. Сбой программы. Он, Марк, который гордился своей способностью управлять собой и другими, последние дни вел себя как дерганый невротик. И из-за чего? Из-за странного видения и куска старой бумаги с бредовым текстом?
Он встал и подошел к зеркалу над комодом. Всмотрелся в свое отражение. Да, выглядел не лучшим образом – чуть бледнее обычного, под глазами тени. Но главное – выражение лица. Не то. Не его обычная холодная маска уверенности. Во взгляде читалась затаенная тревога, которую он тщетно пытался скрыть даже от самого себя все это время.
«Жалкое зрелище», –