– Через десять минут – следующие! – взглянул Тим на Мышонка.
– Яволь! – кивнул тот.
Выждав пару минут, Тим, ступая по мокрому от воды, разлившейся вокруг столба с подследственными, асфальту, подошел к старшему Очерету. Тот, совсем побелевший от холода, практически лежал на асфальте лицом вниз, вытянувши скованные у столба руки и согнув ноги. Вода блестела на его теле, капала с мокрых волос. Тело его, бледное, будто обескровленное, коротко вздрагивало. Тим ткнул его носком сапога под мышку. Очерет не отреагировал и не пошевелился. Тим подозвал жестом Мышонка. Тот подошел, звучно стукнув сапогами по мокрому асфальту.
– Ти и дале мольчат? – обратился Тим к Очерету по-русски. – Ти так будеш мольчат на всйо времйа!
Очерет не отвечал, только шумно выдыхал воздух – не то со стоном, не то с хрипом.
– Ти мольчат… – произнес Тим и посмотрел на Мышонка. – Поработайте вашим ножом! – сказал он ему по-немецки.
– Яволь! – Мышонок, шагнув к Очерету, достал из ножен на поясе кинжал. – Что делать?
– Вам лучше знать, – Тим отступил на шаг назад. – Делайте так, чтобы кровью здесь не истек. И чтобы мог говорить. Остальное – неважно.
– Можно ему ухо отпилить? – спросил Мышонок по-русски, посмотрев на Шмидта. Переводчик ответил ему:
– Вы знаете свою работу – вот и выполняйте! Как всегда.
– Понял! – Мышонок нагнулся над Очеретом, придавил того в голую спину коленом, схватил за волосы, прижал головой к столбу и к асфальту и, плотно стиснув зубы, с остервенелым выражением лица принялся отрезать комсомольцу ухо. Очерет издал не то слабый вскрик, не то громкий стон и зашевелился обнаженным телом на асфальте, но сильно не дергался, так как уже глубоко закоченел. Возможно, он уже и боль чувствовал не слишком сильно. Мышонок убрал ногу с его спины и выпрямился, отдуваясь, держа в руке кинжал, на лезвии которого краснела кровь. Кровь, вытекая из оставшегося обрезка уха, растекалась и по правой стороне головы Очерета. Тим невольно передернул лопатками и раздраженно проговорил, обращаясь к Мышонку:
– Вы что встали? Видите, на него это плохо действует!
– Энчульдигун! – Мышонок, шагнув вдоль лежавшего на асфальте голого тела подследственного, снова наклонился возле столба, схватил Очерета за большой палец одной из скованных наручниками рук, оттянул тот и принялся, издавая напряженное ворчание, отрезать. Очерет застонал и задергался, но не настолько сильно, чтобы мог оттолкнуть Мышонка, затем вскрикнул. Мышонок возился, злобно бранясь по-русски и пачкая в крови собственные пальцы. Тут задергался младший Очерет, который, хотя тоже уже сильно закоченел на холоде, увидел, что делает с его братом Мышонок, поскольку тот отрезал старшему брату палец буквально у него перед глазами. Мальчик, издавая отчаянные стоны, принялся подкидывать свои скованные вокруг столба руки, пытаясь