– Господин офицер! Вот… доставили…
– Hier! – Тим указал на стул сбоку своего стола. Хипо, подтолкнув арестованного мужичка, уже хотели посадить того на стул, но Тим жестом остановил их и указал на место перед столом.
– Вас понял! – произнес старший хипо и, переставив стул, надавил мужичку ладонью на плечо, принуждая его сесть. Тот покорно опустился на стул и с тревогой стал глядеть на Тима. Хипо же положил перед Тимом распечатанный лист бумаги: это был переведенный на немецкий язык протокол допроса. В нем сторож уверял, что любит Гитлера и ненавидит Сталина, а сказал, что не боится Гитлера именно потому, что Гитлер – его любимый вождь и защитник от большевизма, разве же своих защитников боятся?
– Ви Воро-бйоф Степан Род-йонович? – Тим сурово посмотрел на сторожа – в его исходящие страхом светло-голубые глаза.
– Они самые, господин! – ответил мужичок, нервно шевеля челюстью.
– Ви сторош с водопровот?
– Да, господин!
– Ви казау плёхóй реч о Führer? Да?
– Ей Богу, господин, не это я хотел сказать! – залепетал мужичок торопливо. Так, что Тим еле стал понимать, о чем он говорит. – Баба сказала: «Сталин тебе покажет, лысый черт», а я сказал: «Не боюсь я Сталина, у меня теперь Гитлер вождь». Она сказала: «Гитлера боишься, лысый черт», а я сказал: «Не боюсь: Гитлер мой заступник нынче, кто ж своих заступников боится? Гитлера пусть боятся злодеи всякие, а я честный человек»…
– Ви говорит, што любиш unser Führer? – Тим откинулся на спинку своего кресла, заложив руки за голову и продолжая недоверчивым взглядом сверлить сжавшегося на стуле по ту сторону стола просидевшего ночь в камере сторожа водопровода.
– Ей-богу, свой он мне человек! Вот тебе крест, господин! – подняв дрожащую руку, тот осенил себя крестным знамением – справа налево, не так, как делают католики. Ведель и Зибах сидели за своими столами над бумагами и делали вид, что происходящее у стола шефа их не касается. Хипо стояли чуть позади стула с мужичком, опустив руки и с высоты своего роста глядя на арестованного холодным взглядом.
– Ви казау так… – проговорил Тим. – э-э… ви бойаца тюрма. Ви… Э! – он, не сумев подобрать достаточно выразительных слов на русском языке, ткнул пальцем в сторону старшего хипо и спросил:
– Sprechen Sie Deutsch?
– Виноват, господин офицер! – ответил тот. – Зэр шлехт.
«Тупые славянские рожи!» – в сердцах подумал Тим. Положив руки на стол и подавшись корпусом в сторону испуганного сторожа, который инстинктивно дернулся, чтобы отстраниться, но затем, видимо, боясь вызвать гнев немца, замер в прежнем положении. Тим проговорил, отчеканивая слова:
– Ви говори прáуда! Ви глупо казау што не бойаца Hietler ни Сталин поневаш шауэм сердит шеншина. Ми не russische Polizisten, ми немецки войенни полицийа… особенни войенни полицийа… нам не говорит прáуда очен плёхо. Это опасни.
– Ей-богу! Правду я говорю! – испуганно моргал глазами мужичок. –