Но времена постепенно начинали меняться и первым почувствовал это Соловейчик, всегда державший нос по ветру. В один прекрасный день мы обнаружили его семейство сидящим на чемоданах в коридоре: наши соседи отправлялись в Израиль.
– А вот ребятки и ваш новый сосед – грустно сказал старый Соловейчик, откупоривая бутылку коньяка на кухне.
Только сейчас мы заметили появление нового персонажа. Это был мужчина неопределенного возраста и столь же неопределенного облика. Над темными старательно, но не чрезмерно, отглаженными брюками основательно сидел более светлый летний пиджак с закатанными рукавами и белая рубашка навыпуск. Аккуратная короткая прическа, дополняющая его столь же аккуратный прикид, наводила на мысль о
комсомольском работнике среднего звена или даже сотруднике неназываемых вслух органов. Серые, немного блеклые глаза смотрели на нас так спокойно, как будто новый сосед уже решил все проблемы и теперь ему оставалось лишь снисходительно наблюдать нашу суету сует. Странный это был персонаж, какой-то никакой. Лишь массивный золотой браслет на его левой руке смотрелся некоторым диссонансом.
– Николай Петрович – представился новый сосед – Но можно просто Коля.
– Добро пожаловать… Николай! – с натужной радостью сказал Аркадий.
Мне показалось на какое-то мгновение, что он не случайно сделал паузу перед именем. Действительно, свое имя новоприбывший озвучил каким-то странным тоном, как будто ему было все равно как себя назвать и только недостаток фантазии не позволил ему представиться каким-нибудь Паприкакием Ипохондриевичем.
– А где ваша семья? – ляпнула Светка.
– Я один – голос Николая Петровича не изменил тембра.
Ни хрена себе, подумал я, один в двух комнатах. На лицах остальных отразилась та же самая мысль, но ничего, разумеется, не прозвучало и каждый из нас, я в этом уверен, постарался загнать мерзкую мысль как можно дальше в подсознание.
Вот так Николай Петрович поселился в нашей квартире. Вел он себя исключительно корректно, вежливо здоровался, мыл полы и унитаз в свою очередь, исправно платил долю за общественный свет и газ, и даже сдавал свой килограмм сахара на приготовление нашей бражки, хотя самогонку не пил. Тем не менее между нами сохранялась некая дистанция. И хотя мы к нему привыкли, но продолжали называть по имени отчеству: ни Колей, ни Николаем он так для нас и не стал, как и не стал своим в кухонном клубе. Его скромный и не привлекающий внимание вид не мог не вызвать справедливых подозрений в нашем ярком и склонном к фантазиям коллективе. Какие только безумные предположения не возникали на кухне в отсутствие Николая Петровича. Некоторые считали его глубоко внедренным шпионом (им ведь не следует выделяться, верно?),