Впервые я потерял голос, когда мне было десять. Долго не мог с тех пор говорить, пока Освальд не взялся за моё обучение. Он научил контролировать агрессию, страх, не судить по внешности и никогда не позволять эмоциям брать верх. Но возможно ли научиться полностью подавлять свои чувства?
У меня так и не получилось. И плата за это – голос.
Домой я вернулся в совершенно растерянных чувствах. Я, конечно же, был рад, что вообще вернулся, но неспособность говорить сильно давила на меня. Вот так просто страх, накрывший после встречи с заражёнными, связал горло и связки. Я прекрасно понимал, что это быстро пройдёт, но не мог заставить себя не переживать. Как бы я ни убеждал себя, что всё позади, другая часть меня отказывалась верить в это.
Для начала следовало умыться и скинуть с себя потяжелевшую одежду, потом – устроиться в любимом кресле с книгой и забыть обо всём, что произошло сегодня. Было бы чудесно, но я не учёл факт существования своего соседа.
И конечно же, в доме его не было – пришлось выйти на задний двор.
Склад для хлама, сарай, служивший курятником, огород, скрипучие детские качели и колодец – вот что собой представлял задний двор. Среди всего этого скромного убранства, на земле, заваленной ярко-оранжевыми листьями, что напоминали отблески огня, сидел мальчик и с любопытством смотрел сквозь сетку на импровизированный дворик для кур. Они, как маленькие заключённые, выбирались по утрам на территорию, ограждённую со всех сторон сеткой, чтобы подышать свежим воздухом; а на ночь забирались в свою половину дощатого сарая, что я запирал с наступлением темноты.
Приблизившись к Алексу, я попытался поздороваться, но слова застряли в горле. Честно сказать, мне не хотелось с ним разговаривать, хоть и стоило отдать ему струны,
Молчать.
Почувствовав моё присутствие, Алекс взглянул на меня через плечо. Он выглядел в точности как я: потрёпанный и уставший.
– Где ты был? – одними губами спросил он.
Вместо ответа я расстегнул рюкзак и протянул ему бумажный конверт со струнами. Алекс не сразу осознал, что скрывается в упаковке. Но стоило ему понять, как серые глаза тут же округлились, и он ошарашенно уставился на меня.
– Это… мне? То есть ты серьёзно ходил за струнами ради меня?
Я мотнул головой.
– Тогда зачем?
Я пожал плечами.
– Не понимаю тебя, – Алекс прижал к груди конверт и опустил взгляд. – Разве ты не должен злиться после того, как я послал тебя? Я думал, ты поэтому ушёл. Не хотел больше меня видеть. У тебя есть причины.
Не знаю, раскаивался ли он по-настоящему, но мне было приятно осознавать, что он раздосадован своими поступками.