– А вот моя рука. Смотри внимательно, – вкрадчиво произнес Йорген. – Ты видишь какие-нибудь различия?
– О, да! Они определенно присутствуют. Но… Но ведь в любом есть красота. Просто в любом она не для каждого.
– Дело не в красоте. Дело в том, что ты, как это там в сказке о Пиноккио, – человек решил подобрать для робота знакомый ему образ. – В общем, ты не настоящий мальчик.
– Ты забываешь главное. Я, как и ты, состою из тела, души и духа. С телом все понятно, мой дух – это электричество. А душа – это то необъяснимое во мне, для чего я не отыскал слов ни в одном из 234 тысяч известных языков.
Недоумевающий Йорген и сломанный робот беседовали несколько часов, но человек так и не убедил машину в том, что в ней нет жизни. А на следующие сутки судно отыскал комический патруль. Вскрыв иллюминатор, они обнаружили в главном отсеке корабля спящего дальнобойщика с вакуумной отверткой в руке и танцующего в тишине робота. Увидев незнакомцев, KJ-244 произнес:
– Вы, должно быть, гонцы от моей возлюбленной. Передайте ей, живущей за сотни верст от моего взгляда, это стихотворение. Я написал его в тот снежный вечер, когда впервые возник из небытия небесного. Только обязательно запишите для нее мой голос, я хочу, чтобы магнитофонная лента, или как это называется сейчас, чтобы она сохранила всю трепетность, которую я отыскал для нее в той неведомой своей части, которую вы, люди, зовете душой.
И робот заговорил шепотом.
– Я не знаю, созданы ли мы одним Богом,
Я не знаю, из Архангельска он или из Берлина.
Если свет его во мне существовал долго -
Значит я был клейким листком тополиным,
Значит я был дымом фабрики твоего века,
Человеком в пальто ветхом.
Значит ты меня ищешь в другом теле,
В темно-синем небесном иле.
Это белое время всякого в муку смелет,
Только мы задолго до него были,
Только мы задолго до него знали,
Что на громком августовском вокзале,
Провожая грохочущие поезда,
Ты увидишь, как падает Пылающая Звезда.
Робот замолчал, а изумленные люди остались в дверном проеме отсека космического корабля, в своем шумном тысячелетии, пока каждого из них время не разобрало на атомы, чтобы извлечь их души, словно германий для залатывания образовавшихся в мироздании пробоин.
Мария как явность
KM-230 пододвинул чашку с кофе ближе, как делали это в старых английских фильмах. Не совсем ясно от чего – от неловкости или для того, чтобы лучше чувствовать аромат напитка. Забавно, что ни та не другая причина ему не подходила. Блестящий новенький робот со старым механическим сердцем, вынутым из образца модели, созданной для мытья окон в торговых центрах, – он выглядел совсем не так, как джентльмены конца XIX века на лондонских улицах.
KM-230 открыл окно и в комнату ворвалось обжигающее разливающимися в пространстве душами цветов лето: вот танцует василёк и перебирают лепестками