Серая Утроба. Артум Салгынов

довынашивать очередного своего ублюдка, родить его и оставить на мое попечение. Мы прожили в нашей пещере дюжину лет – и дюжина детей каждый день ждала, что я принесу им пожрать двуногого мяса. Гриеза больше не любила меня, не замечала меня, не разговаривала со мной. Я был нужен ей лишь для одного – кормить ее выродков и присматривать, чтобы они не расползлись по окрестным лесам. И потому предложение этой красавицы казалось мне очень привлекательным. Она подошла ко мне ближе. Невзирая на тяжелый запах смерти, заполнявшей избу – запах крови, вонь внутренностей, я почувствовал нежный и пронзительный запах ее кожи. Мне хотелось с рычанием сорвать с нее ее расшитую бусинами одежду и насадить на мое восставшее естество. Но я не сделал этого.

      – Заманчивое предложение, – ответил я.

      – Ты слишком похож на тролля, ты растерял почти все человеческое в себе, – она водила тонким пальчиком по моей груди, заставляя кутенка внутри меня скулить все громче и пронзительнее. – Как тебе это удалось? Ты жрешь человечину в логове под корнями старого дуба? Или совокупляешься с болотными тварями в их торфяных норах?

      – Первое. Я – людоед, и живу в пещере на одном из соседних островов, – признался я.

      – И своих жертв ты убивал и потрошил на одном и том же месте в своей пещере? И делал так, пока почерневшая от крови земля не провалилась? Понятно… Ключом Страданий ты открыл врата в Дуггур. Дыра, в которую ты кидаешь разный хлам, а взамен получаешь диковинные вещи, которые выдаешь за товары из Триарии – это дыра, ведущая в мир деномов.

      – Я знаю об этом, – ответил я. – Я читал и «Свартскинну», и «Красный Океан» Хасана Захида.

      – Хасан Захид… Давно не слышала этого имени. Он был моим отцом, – призналась Нилуфар. – Моя мать – одна из немногих наложниц, переживших ночь любви с ним. Она рассказывала мне, что ей повезло. Когда Захид связывал ее, она напрягла руки, но он не заметил этого. Пока он пыхтел и потел над ее телом, царапал своими ногтями ее спину, душил ее и поливал раскаленным свечным воском – она распутала веревки на запястьях и оглушила его тяжелым подсвечником. Потом взяла длинный кинжал, предназначавшийся для нее – его лезвием Захид отрезал бы куски её плоти и жрал бы ее сырой. Моя мать пырнула своего мучителя этим кинжалом в живот и оставила истекать кровью на полу, доски которого потемнели от въевшейся в них крови ее предшественниц. Она вышла из покоев Захида, заколола дремавшего у входа охранника. Ей удалось бежать – и из дворца, и из Фараджи вообще. Несколько лет она пряталась в джунглях, в деревне рзянцев, вождем которых был колдун по имени Мне. Родила меня – ублюдочную дочь Хасана Захида. Растила. Учила. А потом ей приснилось, что ее мать при смерти – и мы вдвоем вернулись в Фараджу. Половина города лежала в руинах. Из рассказов выживших горожан мы услышали скырбу о том, как почерневший от крови убитых наложниц пол в покоях наслаждений Хасана Захида провалился – и образовалась дыра в Дуггур. Захид помещал в эту дыру разные предметы – они возвращались измененными,