Стражник непонимающе смотрел на меня, затем, с трудом подбирая виденские слова потребовал, чтобы я предъявил свою верительную грамоту.
Мне пришлось нырнуть рукой в ведьмовской карман – я долго шарил в его бесконечных пространствах, ударился запястьем о дорожный саквояж, в котором дремал череп Ирчи и поранил палец и ладонь об острый край ритуального костяного кинжала, найденного во время Второй Филателистической войны в руинах города предтеч, – и, в конце концов, мне удалось найти документ, удостоверяющий мою личность.
Усиленно шевеля губами, стражник прочел мое имя, покивал головой и, наконец, позволил мне пройти.
Я уже бывал в Вукоебище ранее – уютный маленький городок, крохотный настолько, что родильный дом и морг размещались в нем в соседних зданиях. Большинство горожан добывало себе пропитание, участвуя в унылой сельскохозяйственной активности. Все аграрные угодья вокруг города были собственностью городской общины. Часть дохода, полученного с обработки полей оседала в городской казне и шла на содержание муниципальных учреждений – школы, почты, больницы, городской дружины и вышеупомянутых морга и родильного дома. Остальная выручка делилась между горожанами – в зависимости от вклада каждого в общее дело.
Таковы были правила, придуманные для горожан отином Абрахамом Оромеевым – неразговорчивым косматым дядькой, проживавшим в деревянной башне в самом сердце Волчьей Рощи. Оромеев ни в грош не ставил власть Олафа, говоря, что он сам себе хозяин и сам себе закон. Большую часть времени уважаемый патриарх проводил во сне – грезил счастливую и сытую жизнь своих подданных. Храпел он при этом так, что слышно его было за километры вокруг. Вот такие дела.
В Вукоебище проживал еще один отин – тощий, аскетичный Теодор Аулеев, младший сын веселого сумасброда Кирилла Арнгрима Аулеев, изобретателя дивных механизмов, одного из придворных Олафа. Как и отец, Теодор большую часть времени посвящал изобретательству – некоторые из его творений даже используются горожанами.
Когда изгнанники-деллибатины перебрались в Вукоебищу, в жизни Теодора появился новый смысл. Да, он без памяти влюбился в мою мать. В сумасбродную, жестокосердную эгоистичную Лервен Торрес, больше похожую на денома, наряженного в человеческий облик. Во время моих редких визитов я с сожалением наблюдал, как моя мать издевается над беднягой.
Каково же было мое удивление, когда на стук в дверь дома моей матери, мне открыл Теодор Аулеев – наряженный в халат, пижамные портки и домашние шлепанцы.
– Привет, Петтир, – он протянул мне ладонь для рукопожатия.
– Здравствуй, Теодор, – напряженно ответил я и помахал свой сочащейся кровью ладонью – задумавшись,