я там гулять, воздух-то какой там чистый, – сказала, улыбнувшись, старушка. – Только вот ноги плохо ходят: обратно в горку уж очень тяжко подниматься стало, поэтому редко уж я тут хожу, но вот сегодня решилась. Да и в прошлую субботу тоже пошла. А окромя меня тут уж редко кто ходит. У дома-то этого уже давно дурная слава по округе закрепилась, боятся здесь люди ходить. Иногда только трактор приезжает, разворот тут расчистить, да порой машина какая-нибудь заблудившаяся покрутится, да и уедет восвояси. Ну вот иду я, значит, и вижу, что прямо на этом месте, где ты стоишь, лежит что-то. Глаза-то у меня плохо видят, подошла я поближе и так вся и обмерла: лежит девочка молоденькая прямо на снегу, личико красивое такое, глазки закрыты, спит словно. Всю-то ее снежком засыпало, да вот чудом каким-то головку-то у нее снег стороной обошел. Лежит она, словно на подушечке, калачиком свернувшись, и снегом, будто белым одеяльцем, накрытая. А вокруг ни души, только вороны на тополях покрикивают. Ох уж и дурно мне тут стало. Сама не помню, как дошла до Федьки Рыбакова – у него дом самый первый отсюда. Иду и кричу, остановиться не могу, сердце в груди так и колотится. Посадили они меня в доме, напоили корвалолом, а сами бегом сюда. Вызвали полицию, все, как полагается. Понаехало их тут много с мигалками. Я уж больше туда и не ходила в тот день, но Федька потом рассказал, что вот как снег то с девчушки той стряхнули, только тогда и увидели, что одежды-то на ней совсем почти и не было. Потом уж по телевизору в новостях говорили, что на такси ее привезли к дому этому и вроде как таксист-то ее и загубил, ирод проклятый. Федька уж опосля совсем страсти рассказывал: подслушал, говорит, разговор полицейских, что изверг-то этот ее в конце вроде как придушил, да, видать, не совсем, а как уехал, девчоночка та бедная очнулась, выползла из дома, да прямо тут у забора и замерзла на смерть.
Нечаев слушал рассказ с тяжелым сердцем, устремив немигающий взгляд на две гвоздички. Слова старушки доносились словно через какую-то пелену, все его мысли вертелись вокруг Оли: «Она тоже уехала на такси. Что, если?.. Нет!..» – гнал он от себя дурные мысли. – «Она жива! Жива и точка! И я ее найду, найду мою Оленьку, найду во чтобы то ни стало!»
Старушка закончила свой рассказ и, горестно вздохнув, покачала головой. Нечаев вдруг встрепенулся, вынырнул из забытья и полез в карман за телефоном. Пару мгновений он что-то судорожно искал, щелкая по экрану, а потом спросил дрожащим голосом:
– А вот эту девушку вы случайно здесь не видели? – он показал Олино фото.
Старушка сдавленно вскрикнула, прикрыв рот рукой, и испуганно уставилась на Нечаева.
– Так ведь это она… Она… Здесь… – горестно прошептала бабушка, трясущейся ладонью указывая на две гвоздички.
Нечаев в ужасе отпрянул от нее. Он смотрел безумным взглядом в ее испуганные глаза, смотрел, как слезы сочатся из них, стекая по морщинистым щекам.
– Нет, этого не может быть! Зачем вы врете?! Это же моя Оля, вы что не видите?! Посмотрите еще раз! – он дрожащей рукой умоляюще протягивал бабушке телефон. – Это же моя Оля!
Вдруг
