66
Родившийся в год свадьбы моих родителей, Хасен был старше меня только на три года. Болезненно-худой, высокий и сутулый, с длинными жидкими волосами и бородавками на подбородке и руках, он отличался от маскулинных братьев не только внешне. Патологически застенчивый, Хасен все свободное время проводил дома, почти не выходя за пределы усадьбы.
Родители не загружали его работой как старших парней, так что Хасен располагал свободным временем, которое тратил на то, на се и простое созерцание жизни.
Между тем его общества жаждали: и сверстники, и соседская малышня моего возраста и младше; ну и я, само собой.
Если друзья, одноклассники, скромно постучав в ворота, выводили Хасена на короткое время, и всегда по «важному» делу, то многочисленные малолетние соседи звали его, нагло колотя в ворота, толкая и раскачивая их, и полностью игнорируя раскатистый лай Мишки.
Малолетний народ лип к моему дяде как мухи к меду; то есть, лип к забору, за которым он жил! Я ревновала.
Хасен был добрым.
Как-то, разнимая двух собак – Мишку и соседского пса – он встал между ними и дал себя искусать, но таки разнял их.
Вот когда было много крови; и вот когда я позволила себе грохнуться в обморок, под летающее надо мной, невесть откуда взявшиеся, куриные перья…
Кроме доброго сердца, Хасена отличало знание множества игр и историй, которые он рассказывал по первой просьбе.
Это-то и привлекало окрестную детвору. Что касается сверстников… Когда я перестану ездить к родным, Хасен начнет выходить к друзьям чаще; «важные» дела превратятся в банальное распитие дешевого алкоголя; он сопьется и умрет молодым…
Иногда думаю, может его забрали кладбищенские?
Возможно, они обратили наконец на него внимание и возжелали его общества: захотели сыграть с ним в кости, например, или в шахматы; или погонять шину; или послушать истории о себе любимых…
Это так, фантазия. У меня нет доказательств этим словам, нет свидетельств… хотя Хасен был так добр, а общество его столь желанно, что не удивлюсь, если именно это с ним и случилось…
67
В дождливую погоду или, напротив, в жару, мы с Хасеном проводили время в просторном коридоре большого дома: сидя на кровати играли в домино или шахматы, или в нарды. Шахматист из меня, конечно… но я старалась. Когда уставала от «мальчишечьих» игр и бралась за шитье, Хасен читал вслух сказки.
Со сказок о былинных богатырях нартах, он плавно переходил к излюбленным кладбищенским историям. Хасен утверждал, что там, выше каменного порога, так же как у нас, есть своя жизнь. Он знает это, как знают сторожа и крестьяне, что косят на кладбище траву. Хасен убеждал, что и я смогу увидеть духов кладбища, если не буду бояться и «отпущу свое сердце», си гур сутIыпщым. Что означало «отпустить сердце», я, конечно, тогда не знала, да и теперь не очень-то понимаю. Но вот что случилось после одного из таких разговоров.
Мы засиделись в коридоре допоздна, когда