– Просто знаю, – коротко ответил Лель, стараясь теперь ни на миг не отвлекаться от высматривания верного пути.
Подобный ответ вряд ли бы мог кого-то устроить, включая самого Леля, окажись тот на месте вопрошающего, однако же времени и сил становилось все меньше, тогда как оплетающая паутиной лес тьма даже не думала ослаблять напор, напротив, подступая лишь с большей мощью, почуяв возможность дожать свою строптивую добычу.
– Как ты вообще узнал про Еремея и ну…
Очевидно, намека, скрывавшегося в его первом ответе, Деян не понял или, по крайней мере, делал вид, что это так.
Лель издал мученический вздох, от которого у него самого защипало в легких.
«Дурак – человек! Разве твои внутренности сейчас не должны гореть словно куриная печень на сковороде? Так какого лешего ты, спрашивается, тратишь свои силы на то, чтобы задавать мне одни и те же вопросы дважды?! Что сейчас, что с ножом у горла – мои ответы одни и те же!»
Однако же рассудив, что его собственный голос был для Деяна куда безопаснее тех, что, наполняя заблудшие души лишь большим отчаянием беспрестанно завывали во тьме, Лель все же решил разбавить ранее прозвучавший ответ рядом подробностей:
– Как я и сказал… вокруг вас с Еремеем витает довольно много… чего-то вроде того же, что сейчас окружает и нас, только куда слабее и совсем невидимое глазу. Я ведь с дедом много больных повидал: у кого хворь была натуральная, а у кого и наветом вызванная…Так что распознавать такое немного поднаторел. Но ведь знаешь, мало ли от чего тьма в доме копится: умер кто недавно или может навь какая прибилась… Я тогда на матицу21 сразу глянул, поломана вдруг или еще чего, а там ни одного оберега. Я потом, впрочем, понял, что у вас их вообще нет. У вас так-то мало что осталось… как будто и не живет никто. Причем вещи то такие, словно оттуда все самое важное похватали, но я все думал: «Обереги то домашние зачем, если в избе еще вы с братом остались?». В общем много всего у меня сомнения вызывало, но как Еремея увидел, то многое на место встало и оставалось только наблюдать.
На мгновение Лель замолчал. Небольшой приукрашенный выдумкой и попытками звучать проще монолог дался ему на порядок сложнее, чем он сам того ожидал.
К сожалению, сказанного оказалось недостаточно.
– Его тогда лихорадило, да и сам ты слышал – хворый он. Может худой немного, но в целом…
– Я уже видел… такое. Оно не понятно может человеку не ведающему, но для того, кто знает заметно так, что и развидеть уже невозможно. Ты ведь и сам знаешь… его глаза… это не глаза человека хворого – это сгустки навсегда застывшей в его теле крови, что уже почернели от времени… Честно говоря, я вообще не уверен, что он до сих пор