В конце лета у нас дома отключили горячую воду. Не привыкли мы воду чайниками греть, а у Оли на съемной вода по струйке, да еще соседи. Хоть в общественную баню иди! Саша предложил: «Приходите ко мне в детский сад, я как раз в эти выходные дежурю, у нас душ, помоетесь, всего-то на трамвае пять остановок». Мама с папой в субботу в сад укатили, а я бегом к Саше.
Он обязанности дворника по выходным совмещал, но к моему приезду освободился. Попили чая в подсобке, поболтали, телик посмотрели, как раз детектив показывали «Следствие ведут знатоки». Потом я в душ отправилась, сторож остался на кухне прибраться. Пока то да се, пока я косы сушила, на улице стемнело, зять запереживал, как я поеду, поздно уже. «Оставайся, – говорит, – ночевать, я тебе раскладушку поставлю, а сам на скамейке лягу в коридоре».
Я сперва оторопела. Заботится! Значит, я хоть немного нравлюсь ему! Согласилась без уговоров. Устроилась на старой раскладушке, глаза закрыла, сама о нем думаю: «Ну и дура Оля, ей такое счастье досталось, а она все мечется, неблагодарная. А он для нее наизнанку выворачивается. Раньше только по выходным сторожил, а теперь еще и через ночь на неделе. Оленьке сапожки! Оленьке сумочку! Был бы моим, я бы и сама для него наизнанку извернулась».
Саша свет потушил, но не спит, за дверью подсобки слышны шаги, открылась дверь черного входа. Курит, наверно. И опять шаги. Дверь в мою временную спальню приоткрылась. Я смотрю вполглаза, притворяюсь спящей. Постоял в проеме, присел на краешек раскладушки. Я не дышу. Провел рукой по голове, погладил волосы. Я не шевелюсь, только глаза крепче зажмурила. А его рука уже под одеялом медленно движется к груди, потом под рубашку и в трусики. Мои ноги против воли раздвигаются, а нежные, невесомые пальцы, осторожно лаская промежность, миллиметр за миллиметром продвигаются вглубь. Моя спина выгибается, и одновременно с судорогой из груди вырывается стон. Глаза по-прежнему закрыты, как бы меня здесь нет. Ведь мне должно быть стыдно, и происходящее против правил. Я не помню, как он оказывается на мне и обдает горячим дыханием, несколько конвульсий, и теперь из его груди вырывается стон. Он лежит на мне обессиленный, мне тяжело, но я не хочу, чтобы он вставал, я его люблю. И все же, целуя меня в шею, поднимается осторожно и так же, почти бесшумно, как входил, уходит.
Мы не сказали друг другу ни слова, а утром как ни в чем не бывало попили вместе чай, посмотрели телик, и я поехала домой. С той ночи во мне жили два человека: сестра и любовница. Я больше и больше запутывалась в своих чувствах. Я люблю Ольгу, и я ее ненавижу, я люблю Сашу, и я его только очень сильно люблю.
Солнце на моем небосклоне взошло, и пусть о нем знали двое, мне достаточно. И мне счастье улыбнулось, не все Ольге светиться и сверкать. Мои визиты под разными предлогами продолжались