Роман предчувствовал негатив со стороны Дарьяниной родни, тем более и мать с бабушкой упредили: «Не ровня она тебе, найди девочку попроще». Взыграла у парня гордыня. В последний раз провожал молча, ни шуток, ни рассказов про семью, ни смешных историй, вздыхал только. «Ромка, что с тобой, случилось чего?» – пытала подруга. «Я осенью в армию, выходи за меня, живи у мамки, если любишь, а мне, кроме тебя, никто не нужен. Я на тебя с первого вечера смотрел, подойти стеснялся и танцевать не умею, не любитель», – признался парень.
Про армию он и раньше говорил, а о замужестве нет. «Ты с ума сошел, кто меня за тебя отдаст, да и сама я сейчас не хочу, я на художника-оформителя хочу выучиться, понимаешь?»
Уже почти подошли к Дарьяниному плетню, но, не сговариваясь, побежали к морю, скалам, подальше от людей, суеты и лишних глаз. Сели у Большого камня. Ромка бросил на песок пиджак. Девушка прижалась к дрожащему парню, он сгреб ее руками, посыпались поцелуи в лоб, нос, губы, все подряд. «Я люблю тебя, люблю, верь, ждать буду, честное слово», – шептала девчонка. «Если любишь, будь моей, только моей».
Получилось быстро и неловко. Особо ни он, ни она ничего не прочувствовали, но поняли: главное случилось, и он единственный. А потом утренняя дымка и предрассветный озноб. Долго стояли на краю моря, намертво обнявшись, не могли надышаться друг другом, не могли оторваться.
С пришедшей под утро дочерью мать отношения выяснять не стала, увезла очарованную непослушницу в соседнее село, якобы проведать старую, больную тетку.
На другой вечер Роман не нашел на танцах любимую и утром следующего дня наведался к отставному офицеру. Дед проявил выдержку и спокойно объяснил, что внучка с мамой отбыли домой в Челябинск.
Парень расстроился, но не отчаялся, с любимой они успели обменяться адресами, и он сел за письма. Писал раз в неделю и через день. Все без ответа. Успел отлежать в больнице с аппендицитом и снова писал. А потом армия, неуставные отношения и четыре года колонии. Можно сказать, не за что. Вломил «деду», чтоб сильно руки не распускал, да не рассчитал силы «салага», сломал руку старослужащему. Словом, крепко подрались. Военные судьи сильно не вникали и назначили новоиспеченному солдатику срок. А он все писал и писал, не апелляции, а своей Дарьяше.
Дарьяна погостила с матерью у тети. Чего ездили? На тетке пахать и пахать, о каких болезнях мать переживала? Вечером в день возвращения побежала на танцы – нет ненаглядного. Ребята пожимают плечами, давно сердечного дружка не видели, может, уехал куда или заболел. Дарьяна обиделась, мог бы хоть весточку передать! Самой до его дома дойти на соседнюю улицу гордость не позволила.
Дед, понятное дело, дочери Елене о визите кавалера нашептал. «Не отстанет добром. Вот ведь навязался на голову, голытьба беспризорная», – прошипела Елена. О том, что сама Лена матерью нагуляна от отдыхающего горца, не знала. Ну