– Молодой ты еще, неразумный, недоспелый, недозрелый, неокрепший разумом, слушай старших, умудренных жизнью. Пошарь. Говорю тебе: пошарь.
– Да провались ты, откуда взялся, – отчаялся Иоганн и решил больше пока не разговаривать.
Арнульф продолжал что-то бормотать, но Иоганн его не слушал.
Прошло несколько дней. Иоганн постепенно поправлялся, да и Арнульф, как оказалось, умирать не собирался. Они почти все время лежали, занимая себя разговорами или сном. Поначалу Иоганн относился к Арнульфу с некоторой опаской, но постепенно освоился и теперь среди них двоих занял место вожака. Арнульфа кидало из стороны в сторону: то он плакал, то грозился всем отомстить, то просил его пожалеть, то требовал к себе уважения. В этот день он поддался ностальгии:
– А раньше предо мною склоняли головы и не такие, как ты. Меня боялись…
– Хватить врать-то, – изредка прерывал его Иоганн. – От тебя уже голова болит.
– Истинную правду говорю: сколь глубоко мое теперешнее падение, столь же высоким было и положение, которое я занимал.
– Что ж ты, на флюгере сидел, что ли?
– Господа благородные рыцари просили меня, умоляли, делали подарки, а я, когда хотел, соглашался, когда хотел, отказывал. Прислуга передо мною ужом извивалась. Да, раньше бы я с тобой, простым стражником, и разговаривать бы не стал…
– А мне и теперь не больно охота с тобой разговаривать.
– Да кто ты такой?! Нищий стражник! Ты наверху жил так же, как теперь здесь, что изменилось в твоей жизни? Ничего, только света стало поменьше. А я потерял все: почет, власть, деньги. Ты не знаешь, что это такое, и никогда не узнаешь, поэтому ты не можешь меня понять.
– Да чего тебя понимать-то, привык сладко есть да мягко спать.
– Ты червь, копошащийся в навозе и не видящий дальше своей кучи. Я готов весь остаток жизни есть только черствый хлеб, лишь бы попасть наверх.
– Не скули, скоро ты попадешь наверх, только немного выше, чем тебе хочется, и в рай, – недобро усмехнулся Иоганн.
– Как ты смеешь, собака, смеяться надо мною, ты… – Арнульф закашлялся и долго не мог прийти в себя, а когда снова мог говорить, обрушил на Иоганна поток проклятий.
– Если бы у меня была прежняя власть, тебя бы сожгли на медленном огне или подвесили вверх ногами. Ты узнал бы как со мной разговаривать.
– Ах ты гнида, – обозлился Иоганн. – Правильно тебя Господь наказал, таким, как ты, только здесь и место.
Не сдержав своего раздражения, он ударил Арнульфа наотмашь рукой. Удар пришелся в грудь, Арнульф опять закашлялся. Тогда Иоганн еще раз его ударил.
– Не… Не-е надо, – прохрипел Арнульф.– Прошу тебя.
– Ладно, черт с тобой. Еще раз вздумаешь такое вякнуть, я из тебя душу вытрясу, – пригрозил Иоганн.
День шел за днем, все оставалось по-прежнему. Раз в день к ним заглядывали надсмотрщики, на это время умирающие переставали двигаться и разговаривать, а только жалобно постанывали. Выходило у них настолько здорово, что надсмотрщики