которые априорны, т.е. заложены в организации нашего интеллекта, но тогда мысль рассматривается только как действие, направляемое по определенным путям априорными функциями, а формулировка формально-логических основных принципов есть лишь саморефлексия на внутреннюю формальную законность всего нашего мышления, следовательно, также подчинена последнему и участвует в чувстве доказательности, с которым оно навязывает себя в целом. Совсем другое дело – геометрические аксиомы! Здесь в качестве общезначимой признается закономерность, которая вовсе не утверждается в нашем мышлении, а лишь в нашей бессознательной локализации и объективации. И материальное знание должно быть получено, относящееся к независимому объекту, отличному от мышления. Если бы, как это представляется в A 241, речь шла только о «наследственных способах зачатия в том же смысле, в каком говорят о наследственных, врожденных инстинктах животных или о наследственных болезнях», т.е. о локализации внушения таким-то и таким-то образом: тогда не было бы никаких трудностей. Но на самом деле требуется нечто совсем иное, а именно – априорное познание этих способов зачатия; только этим можно объяснить аподиктичность геометрических и то чувство доказательности, с которым они задумываются (если вообще пытаться понять последние таким образом!). Само существование способов представления объясняет лишь фактическую обоснованность геометрических аксиом для всего мира опыта, но не наше знание об этой обоснованности и не нашу убежденность в ее необходимости. В одном случае в качестве факта рассматривалось бы только бессознательное пространственное расположение наших ощущений, в другом – необходимость и невозможность в нашем восприятии, т.е. в нашем сознательном познании. По мнению Либмана, «существенное различие между априорным и апостериорным знанием, которое упускают из виду эмпиристы, заключается не в различной природе их психологического происхождения, а в принципиально различном способе доказательства; …в том, что априорная истина, например. 3 x 3 = 9, будучи однажды признанной, признается также с такой степенью уверенности, которая совершенно исключает возможность эмпирического опровержения и, следовательно, делает любое эмпирическое подтверждение совершенно излишним; с такой степенью уверенности, которой никогда не может достичь просто апостериорная истина» (A 240). Это «никогда и ни за что» является догматическим утверждением и содержит petition principii [ошибочное предположение – wp]: проблема заключается именно в том, не могут ли апостериорные истины при определенных обстоятельствах достичь такой степени определенности, какая эмпирически присуща геометрическим аксиомам. Исходным пунктом должно быть не понятие априорного и не произвольное его определение, в силу которого геометрические аксиомы могут и должны быть подведены под него без лишних слов, а ощущение доказательства,
