Я – в положении классическом: руки – на груди, глаза – в потолок (не хватает свечечки). Жена – рядом, в кресле: в мыслях она здесь и не здесь. (Большей частью всё-таки не здесь, а в Бобруйске, с детьми.)
На журнальном столике – аптечные склянки, серебряные упаковочки таблеток, лежащие в беспорядке, стакан с водой, тонометр.
Предположим, не уехали мы двадцать седьмого. Предположим, что задержимся. Задержимся на сколько? На сутки? На больше? Не ровён час – и Новый год встретим на этом диване, среди этих подушек.
Между приёмом пилюль и таблеток я-то себе занятие найду. А Бела? Чем ей заниматься? Сидеть рядом? Смотреть на меня?
Два месяца назад, когда мы собирали необходимое (самое-самое!), что могло понадобиться в Минске, обнаружилось: не так-то много нам и надо для житья-бытья.
Одежда уместилась на нескольких плечиках, которые мы уложили на заднее сиденье автомобиля. Разные там мелочи вроде фенов, духов, дезодорантов, зубных щёток тоже заняли не много места. Вот, собственно, и весь нехитрый наш скарб.
Нет, не весь: в багажник, кроме всего прочего, я забросил две картонные коробки, набитые доверху нестарыми, прочитанными давно книгами и журналами, которые я (чем чёрт не шутит?) захочу перелистать. В них покоились (в анабиозе!) мои рукописи, скопившиеся за последние лет пятнадцать, до которых всё никак не доходили руки, чтобы это добро перебрать и привести в порядок.
Это были не мои телесценарии и не газетно-журнальные публикации. Это было то, что писалось… (как бы это точнее-то сказать?) между делом: в провинциальной гостиничке, если откладывался рейс самолёта; в самолёте, если лететь приходилось часа три и больше; дома, если случались свободные «минутки»; реже – в редакции, когда очередной номер журнала был подписан в печать или когда очередная моя киношка была смонтирована и готова к эфиру.
Всё это творилось быстро: в качестве отдыха от основной моей работы (за которую я получал гонорары). После заключительной точки в очередном «шедевре» он (этот «шедевр») тихо перекочёвывал с письменного стола в одну из двух загадочных коробок, где и покоился с миром. А следом рождался (будто бы сам собой) ещё один «шедевр», а за ним – ещё и ещё… Так постепенно и заполнились эти две коробки.
Я то забывал о них напрочь, то вспоминал, планируя навести там порядок.
Перед поездкой в Минск коробки с рукописями попались мне на глаза.
Бела возмутилась:
– Что за блажь? Будет у тебя время в Минске заниматься этой макулатурой?
Я согласился: действительно – когда? Однако, вопреки здравому смыслу, написанное в Прошлом всё-таки оказалось в багажнике: а вдруг?
Вот это «вдруг» и настало. Пока я буду приходить в чувства (в себя), чем не занятие – перебрать старые завалы? Кроме того, может, это будет ещё и лекарством. (Панацеей в моём не имеющем аналогов случае.)
Пару раз, уже находясь в Минске, ночами, когда Бела видела не первый сон, я не преминул-таки покопаться в коробках с «макулатурой». И каждый раз оттуда словно