Картинка эта не просто нарисовалась перед глазами и осталась картинкой. Она точно ожила: была комичной иллюзией смешливого живописца, а стала реальностью. И можно было тотчас распахнуть дверь и войти в эту пропитанную насквозь запахами пыли и нафталина лавку древностей.
И всё-таки (как бы там ни было) приближение Нового года ощущалось.
И ощущалось приближение чуда: вот часы пробьют полночь и что-то волшебное должно произойти (произойдёт или не произойдёт – ещё вопрос, но в подсознании засело крепко: должно).
А если эту самую установочку на чудо взять и удалить? Из памяти. Из сознания. Из подсознания. (Поместив на всякий пожарный в формалин: вдруг нам без неё… ну просто никак?) Что будет тогда? Ночь, наполненная тайными надеждами, превратится в самую обычную?
Нет, пожалуй, оставим всё как есть. Пусть будет как всегда. Чтобы никак не пострадало знакомое с детства ожидание праздника.
Let It Be[2].
Рядом с пузатой чашкой на подоконнике лежала стопка местных газет.
Кому, как не Беле, было знать о моей забавной страсти (одной из) ко всякого рода дурацким и не дурацким историям, которые я, развлекая себя и жену, обнаруживал в любом печатном издании (будь то «Пионерская правда» или солидный еженедельник).
Вот жена и позаботилась сделать мне приятное, положив стопочку свежей прессы: читай, Макс, веселись, только не хандри.
В любой газетёнке обязательно сыщется (а я-то здесь сыщик со стажем) незатейливая (затейливая) история, которую тут же можно будет разложить по косточкам, смоделировав десяток причин и следствий происшедшего, отличных от считающегося правильным (непреложным, общепринятым).
Бела всегда удивлялась: из каких таких тайников я извлекаю эти версии?
Я всегда говорил (и говорю), что никаких тайников нет. Всё перед нами. Бери и пользуйся. Пользуйся на здоровье. Технологический детерминизм: как аукнется – так и откликнется.
Будь я художником, я бы живописал вот что: Он (как в то утро я) стоит у окна, изображённый со спины; Его лица не видно; не очень ясен и Его возраст; на подоконнике – белая чашка с дымящимся кофе и рядом с чашкой – стопка газет; за окном солнечно, морозно и ослепительно-бело от снега; в комнате тепло и уютно, краски мягкие, пастельные.
Или немного иначе: Он стоит не один, сзади Его обнимает за плечи (повисла на плечах) Она, в таком же (предположим), как у Белы, просвечивающемся насквозь халатике, под которым ничего не надето. Её лица тоже не видно.
Остальное (чашка на подоконнике, зима за окном и прочее) – всё то же самое.
Когда Бела задала дежурный вопрос («и что же там народу сегодня сообщили умного»), я успел перелистать бóльшую часть лежащего на подоконнике.
Что там могли сообщить? Я не искал то, что называется «умным». Я искал истории.
– Зачитать? – спросил я.
– Ну рискни, – отозвалась она, продолжая сонно передвигаться по комнате.
– Думаешь, сто́